Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
– Значит, теперь ты станешь императором, Цезарь? – спросил Светоний. – Любопытно, что скажет по этому поводу Марк Антоний. – Он горько улыбнулся, обнажив окровавленные зубы. – Или он тоже падет жертвой твоего честолюбия?
Октавиан склонил голову, и на его лице отразилось недоумение.
– Народ Рима любит меня, сенатор, это так, – ответил он. – Но ты видишь перед собой не императора, во всяком случае, в моем лице. Ты видишь Цезаря и отмщение, которое накликал на свою голову.
Светоний хрипло рассмеялся. С разбитых губ вновь потекла кровь, и он скривился от боли, продолжая смеяться.
– Я видел, как падали Цезари, – ответил он. – Ты никогда не понимал, какая она хрупкая, наша Республика. Ты всего лишь человек с горящей головней в руках, Октавиан, и ты смотришь на свитки великих людей. Чувствуешь жар, видишь свет, и тебе не понять, что ты сжег, пока не останется только пепел.
Наследник Цезаря улыбнулся. Его глаза поблескивали.
– Но при этом я все это увижу, – мягко ответил он. – Тогда как ты – нет.
Он дал знак солдату, который стоял за спиной Светония, и тот поднес нож к шее сенатора. Тот попытался отпрянуть, но со связанными руками это получилось плохо, и нож вспорол ему шею. В перерезанном горле забулькало, и Светоний с ненавистью уставился на Октавиана, словно не веря, что такое могло с ним произойти. Новый Юлий Цезарь смотрел, как он падает на пол, и отвел глаза, лишь когда Гай Требоний издал горестный крик.
– Ты просишь о пощаде? – спросил его Октавиан. – Призываешь милость богов? На мартовских идах ты не держал в руке кинжал. Может, я смогу сжалиться над одним из вас…
– Да, я прошу о пощаде! – воскликнул Требоний. Его голос дрожал от страха. – На идах меня там не было. Подари мне жизнь. Это в твоей власти.
Молодой человек с сожалением покачал головой.
– Ты в этом участвовал. Ты сражался на стороне моих врагов, и я только что обнаружил, что милосердие не по мне.
Он вновь кивнул палачу, Гай Требоний издал отчаянный крик душевной боли, перешедший в бульканье перерезанного горла, и, дергаясь, упал на пол рядом со Светонием. Комнату наполнили резкие и едкие запахи мочи и испражнений.
Оставшиеся двое уже поняли, что просить о пощаде бессмысленно. Лигарий и Галба в ужасе смотрели на триумвира, но молчали, готовясь к смерти.
– Так и будете молчать? – спросил их Октавиан. – Вы чуть ли не последние из этих храбрецов, Освободителей, убивших Отца Рима. Вам нечего мне сказать?
Галба посмотрел на Лигурия и пожал плечами, а потом проклял Октавиана и опустился на колени, ожидая удара ножом. Преемник Цезаря резко махнул рукой, и нож взрезал еще две шеи, усилив запахи крови и смерти, наполнявшие комнату.
Октавиан глубоко вдохнул, уставший, но удовлетворенный. Он знал, что спать будет крепко, а поднимется еще до зари. Теперь из всех Освободителей в живых остался только Брут. И завтра новый Цезарь намеревался поставить точку в своем деле.
Солнце поднялось в безоблачное небо, а Брут все не спал. Прошедшая ночь, казалось, растянулась на целую вечность. Он наблюдал, как светлеет небо на востоке, как окрашивается оно в яркие цвета зари, и поднялся, ощущая себя свежим и бодрым, словно долгие ночные часы не напоминали годы, и он все-таки выспался. Полководец развязал ремешки панциря, снял его, опустил на землю и почувствовал, как прохлада ласкает кожу. Он даже задрожал, получая удовольствие от этих маленьких радостей, которые утро приносило живым. Каждый вдох казался ему слаще предыдущего.
Когда достаточно рассвело, чтобы он мог разглядеть лица людей, Брут понял, что они скажут, еще до первого произнесенного ими слова. Легаты, которые пришли к нему, отводили глаза, хотя он, улыбаясь, заверил их, что им не в чем себя упрекнуть и они его не подвели.
– Идти некуда, – пробормотал один из легатов. – Люди хотели бы сдаться до того, как они настигнут нас.
Брут кивнул. Он почувствовал, что каждый вдох дается ему с бо́льшим трудом после того, как он вытащил меч из ножен. Легаты смотрели, как он проверял остроту кромки, а потом, подняв голову, рассмеялся, видя их печаль.
– Я прожил долгую жизнь, – произнес Марк Брут торжественно. – И у меня есть друзья, которых я вновь хочу увидеть. Для меня это всего лишь еще один шаг.
Он приставил острие к груди, крепко держа рукоятку обеими руками, глубоко вдохнул, а потом резко подался вперед. Лезвие вошло между ребрами и проткнуло его сердце. Мужчины, стоявшие рядом, отпрянули, когда металл вышел из спины их предводителя, а жизнь, как выдох, покинула его тело.
Солдаты Марка Антония двинулись в горы, и легаты приготовились сдаться. Двое вышли навстречу, и новость, что сопротивления не будет, а Брут покончил с собой, быстро распространилась по всей армии.
Солнце еще поднималось, когда появился Антоний, сопровождаемый центурией. Легаты Брута положили мечи на землю и опустились на колени, но триумвир смотрел мимо них на мертвого командующего их армией. Потом Марк подошел к телу, расстегнул пряжку, державшую плащ, и накрыл им мертвого полководца.
– Отнесите его вниз, – велел он стоявшим на коленях легатам. – Несмотря ни на что, он был сыном Рима.
И они отнесли Марка Брута к городу Филиппы, где ждал Октавиан. Там уже знали, что нового сражения не будет – новость эта распространилась с быстротой лесного пожара, – и теперь все смотрели за укрытое красным плащом тело, которое несли на равнину.
Октавиан Фурин подошел к легатам, когда те положили тело на землю. Меч вытащили раньше, и теперь молодой триумвир смотрел на лицо своего врага, мужественное даже в смерти.
– Ты был его другом, – пробормотал Октавиан. – Он любил тебя больше остальных.
Когда он поднял голову, его глаза покраснели от слез. Агриппа и Меценат подошли к нему и встали рядом.
– Вот и конец, – в голосе Агриппы слышалось чуть ли не изумление.
– Это не конец, – ответил Октавиан, вытирая глаза. – Это только начало. – И, прежде чем его друзья успели ответить, он повернулся к одному из легионеров Марка Антония. – Отруби ему голову, – голос нового Цезаря стал более жестким. – Положи к головам Светония и других Освободителей, которые пали здесь. Я отошлю их в Рим, чтобы их бросили к статуе Юлия Цезаря. Я хочу, чтобы люди знали, что я выполняю свои обещания.
Он наблюдал, как голову Брута отделили от тела и положили в матерчатый мешок, чтобы отправить в Рим. Октавиан надеялся ощутить радость от того, что последний из убийц получил по заслугам, и она пришла, нарастая с каждым вдохом.
Марк Антоний чувствовал себя старым и уставшим, когда наблюдал, как у трупов отрезают головы. Впереди его ждали торжественные процессии, и он знал, что ему следовало бы радоваться. Но перед глазами стояли тела последних Освободителей, оставленные гнить в одном из домов города Филиппы. Запах смерти прилип к его волосам и одежде, и он никак не мог от него избавиться. Уже слетались вороны и садились на лица людей, которые ходили и смеялись всего несколькими днями раньше.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
