Несколько ступенек вели к пустой квартире этого самого верхнего этажа здания. Дверь была приоткрыта. Гус провел Сетракяна и Фета внутрь. Войдя в комнату, они увидели господина Квинлана и еще двоих охотников. Те возвышались рядом с дверным проемом и могли бы показаться изваяниями, если бы не глаза, которые зорко наблюдали за прибывшими. Ни обыска, ни приветственных слов. За спинами охотников, как и при прежнем посещении, стояли Древние. Стояли совершенно неподвижно, словно статуи. Повернувшись к окнам, они созерцали погибающий город.
В полнейшем молчании Квинлан занял пост рядом с узкой дверью из черного дерева в другом конце комнаты, сильно левее Древних. Только сейчас Фет осознал, что Древних теперь всего лишь двое. Там, где раньше стоял третий, крайний справа, было пусто. Точнее, его место занимала маленькая деревянная урна, в ней — что-то такое, что больше всего напоминало горку белого пепла.
Сетракян направился к Древним и прошел дальше, чем ему было позволено в первый раз. Он остановился почти посредине комнаты.
Осветительная ракета прочертила небо над Центральным парком, озарив комнату блеском магниевой вспышки и обозначив в окнах силуэты двух оставшихся Древних.
— Значит, вы знаете, — молвил Сетракян. Ответа не последовало.
— Помимо Сарду, вас было шестеро. Шестеро Древних — трое из Старого Света, трое из Нового. Шесть мест рождения.
Рождение — это человеческий акт. Шесть мест происхождения.
— Одно из них было в Болгарии. Теперь его нет. Следующее — Китай. Но что помешало вам обезопасить их?
Возможно, гордыня. Или что-то очень похожее. Когда мы осознали, что находимся в опасности, было уже поздно что-то предпринимать. Молодой обманул нас. Считалось, что его место происхождения — Чернобыль. Это был ложный объект. Долгое время Молодому удавалось хранить молчание. Он питался исключительно падалью. Теперь он выдвинулся на первое…
— Значит, вы знаете, что обречены, — перебил Древнего Сетракян.
И в ту же секунду Древний, стоявший слева, испарился, вспыхнув чистым белым светом. То, что составляло его существо, превратилось в пыль и осыпалось на пол, — звук, сопровождающий эту трансформацию, тоже был опаляющий, хотя больше всего он походил на тонкий свистящий вздох. Люди, находившиеся в комнате, вздрогнули, словно получили удар током — несомненно электрическим, но и психическим тоже.
Почти мгновенно два охотника были испепелены на месте точно таким же образом. Они исчезли, оставив после себя тончайший туман невесомее дыма. Ни пепла, ни праха — лишь одежды охотников пали на пол теплыми кучками ткани.
«Вместе с Древними уходит и их священная родословная. Владыка уничтожает своих единственных конкурентов, дабы обрести власть над планетой. Неужели все дело в этом?» — подумал Сетракян.
Древний, судя по всему, без труда читал его мысли.
Ирония судьбы: именно в этом — в обретении власти — и заключался план, который мы разработали для данного мира. Мы позволили нашему живому инвентарю возвести себе загоны, создать необходимое оружие и повсюду распространить его, а также придумать резоны для самоуничтожения и заразить этими идеями как можно больше особей. В течение длительного времени мы изменяли экосистему этой планеты посредством той главной породы, которую мы здесь развели. Надо было только дождаться, чтобы воздействие парникового эффекта привело к необратимым результатам, и тогда мы явили бы себя и пришли бы к власти.
— Вы собирались переделать этот мир таким образом, чтобы он стал вампирским гнездовьем, — сказал Сетракян.
Ядерная зима — прекрасная среда обитания. Долгие ночи, короткие дни. Мы могли бы существовать на поверхности планеты, а от воздействия Солнца нас защищала бы зараженная атмосфера. И мы почти достигли своей цели. Вот только он предвидел это. Равно как предвидел и то, что, когда мы добьемся желаемого, ему придется делить с нами эту планету и ее богатейшие пищевые ресурсы. А он этого не хочет.
— Чего же тогда он хочет? — спросил Сетракян.
Боли. Молодой хочет всей боли человеческой, какую только он в состоянии заполучить. И настолько срочно, насколько это вообще возможно. Он не может остановиться. Это пристрастие… эта жажда боли, по сути, коренится в самом нашем происхождении…
Сетракян еще на шаг приблизился к последнему из «старых» Древних.
— Быстрее! Если для вас гибель — это уничтожение места вашего сотворения, значит, и для него тоже.
Теперь, когда ты знаешь, что содержится в книге, ты должен научиться правильной интерпретации этого знания…
— То есть выявить место его происхождения? Я правильно понимаю?
Ты считал, что мы — абсолютное зло. Чума твоего мира. Ты думал, что мы высшие и окончательные растлители рода человеческого, между тем на нас все и держалось, мы были клеем, скрепляющим твой мир. Теперь же вы все почувствуете на себе кнут вашего истинного повелителя.
— Не почувствуем, если ты скажешь нам, где расположено его самое уязвимое место. Ты должен…
Мы вам ничего не должны. С нами покончено.
— Тогда — ради мести! Пока ты стоишь здесь, он стирает вас с лика этого мира одного за другим!
Как обычно, ваш человеческий взгляд на вещи слишком узок. Сражение проиграно, но тем не менее никогда ничего не стирается. И во всяком случае теперь, когда он продемонстрировал, на что способен, можешь быть уверен: он уже выстроил укрепления вокруг места своего земного происхождения.
— Ты упомянул Чернобыль, — сказал Сетракян. Садум. Амурах.
— Что это? Я не понимаю. — Сетракян воздел книгу. — Если это здесь есть, я уверен, что оно откроется. Но мне нужно время, чтобы расшифровать текст. А как раз времени у нас-то и нет.
Мы не были ни рождены, ни сотворены. Нас посеяли. Посеяли в ходе варварского злодеяния. То было преступление против высшего порядка. Преступление чудовищное в своей жестокости. Но то, что когда-то посеяно, должно быть пожнено.
— В каком смысле он отличен от вас?
Только в смысле силы. Он сильнее. Он как мы. Мы — это он, но он — это не мы.
В одно мимолётнейшее мгновение—любой человек и моргнуть бы не успел — Древний повернулся к Сетракяну. Его голова и лицо были выглажены временем, лишены каких бы то ни было рельефных черт — только запавшие красные глаза, крохотная шишка вместо носа и приоткрытый рот с опущенными уголками, в котором зияла беззубая чернота.
Есть две вещи, которые ты должен сделать. Первое. Собрать наши останки до последней частички. Второе. Поместить их в ковчег из серебра и белого дуба. Это непреложно и обязательно. Для нас. Но и для вас тоже.
— Почему? Объясни.
Белый дуб. Не ошибись, Сетракян.
— Я не стану делать ничего такого, — сказал старик, — пока не буду знать точно, что исполнение этого приказа не принесет еще большего вреда.
