Спасибо, что не красные, как к вечному огню.
— Красная гвоздика — символ революции, — улыбнулась Ада Григорьевна. — Эллочка, ты почему капризничаешь? Саша испугается тебя и убежит.
— Не сразу, — улыбнулся я и повернулся к Кофману, молча взирающему на всю эту семейную сцену. — Только после разговора с Яковом Михайловичем.
— Ну и пусть бежит, если такой пугливый! — не успокаивалась Элла.
— Пойдём, — кивнул мне Кофман и вышел из прихожей.
— Я мигом, — подмигнул я своей невесте и последовал за её отцом.
Мы зашли в кабинет. Книги, гравюры, массивный стол из красного дерева — всё кричало о достатке хозяина. Он уселся за стол и махнул рукой на стул, предлагая сесть и мне. Из тумбы стола появилась бутылка «Арарата» и два пузатых, похожих на аквариумы бокала. Он плеснул янтарную жидкость и пододвинул ко мне один аквариум.
— Давай.
Я вдохнул аромат и чуть пригубил. А он влил в себя содержимое полностью и налил ещё.
— Я сегодня, когда от вас вышел, напоролся на Ананьина, — начал я.
Кофман молча смотрел и ждал продолжения. Взгляд был тяжёлый, угрюмый. Видать, неприятности какие-то случились. Он выпил ещё.
— Чего хотел? — спросил он после паузы.
— Хотел дружбы, нежной и искренней.
Яков Михайлович молчал.
— Обещал райские кущи, сумасшедшую карьеру и жизненный успех, если буду стучать на вас.
— А ты что сказал?
— Он ничего и не просил говорить. Просто типа дал информацию для размышления.
Он помолчал.
— Понятно. Ты мне вот что скажи, ты жениться на дочери моей собираешься?
— Серьёзно? — удивился я. — Вроде же вы вполне определённо высказались, чтобы я к ней на расстояние пушечного ядра не приближался.
— Высказался, — сердито бросил он. — Но она вбила себе в голову. Понимаешь меня? Ну, а раз вбила, значит придётся жениться. Хрен с ней.
— Правда? Мы же не знаем друг друга. У нас ведь и не было ничего. Ну… никаких отношений. Она совсем не представляет, какой я на самом деле. А я не подарок, честно говоря, да и какая вам-то от меня польза? Партия так себе, вы же сами мне понять дали. Да и не кошер…
— Ну, знаешь, дали, не дали. Обидчивый какой. Не понравишься — разведёмся. Эка невидаль. И мы не религиозные. Я коммунист, к твоему сведению.
— Это всё меняет, — хмыкнул я.
— Вот не надо только глумиться! — чуть повысил он голос. — К тому же я слежу за тобой, не такой уж ты и бестолковый. Есть в тебе что-то, что нас роднит, так что кровь в этом деле совсем неглавное и, поразмыслив, я прихожу к выводу, что можно попробовать.
Судя по всему, дочь ему так мозги вынесла, что он уже на всё согласен, лишь бы она перестала его третировать.
— Так что?
— Не знаю, — развёл я руками. — Вы постоянно меняете правила игры. То так, то эдак. В любом случае, не средние же века. Должно время пройти, химия возникнуть какая-то. Не на рынке ведь мы. Дочь ваша… э-э-э… прекрасна, разумеется, но…
— От таких вещей не отказываются, понял? — недовольно прервал меня он.
— Яков Михайлович, — решил сменить я тему, возвращая нашу беседу в нужное мне русло, — нет ли у вас надёжного и проверенного человека в органах?
— Чего-чего? — изумился Кофман. — Причём здесь…
— Лучше бы из угрозыска кого-то. У меня тут ситуация. Мне стало известно о готовящемся преступлении.
— Что за преступление?
— Не экономическое. Но деньги большие фигурируют. Налёт, ограбление, убийство.
— Так иди в милицию и сообщи, — нахмурился он.
— Видите ли… я доказать не могу. Источник мой… В общем, один человек мне сообщил, что слышал разговор, а я не хочу его подставлять.
— Значит, сам себя подставишь.
— Мне свой кто-то нужен в милиции. Он когда возьмёт бандитов с поличным, сможет любую историю написать.
Про источник я, конечно, соврал, но не объяснять же было теорию перемещения во времени…
— Разумеется, у меня есть контакты в органах, — ещё больше помрачнел Кофман, — но просьба у тебя слишком специфическая. Мне ещё соучастия в разбое для полноты картины не хватало. На меня-то история твоя тоже тень отбросит. А по-другому нельзя проблему решить?
— Можно, конечно, но это же незаконно будет. Есть у вас отчаянные парни, которые могут помочь провести силовую операцию?
Парни у него точно были, я их своими глазами видел.
— Это что ещё значит? — уточнил Кофман.
— Бандитов можно устранить. Всё равно за инкассатора им вышка полагается.
— Ты что, с ума сошёл? А на кой ляд тебе это нужно? Хочешь в Зорро поиграть? Детство что ли в заднице забурлило? Я не понимаю. Или ты под шумок желаешь куш сорвать? О какой сумме идёт речь?
— Несколько меньшей, чем требовали за Эллу, но самой крупной в новейшей истории советского криминала. Но… как бы объяснить. Понимаете, там ведь людей убьют. Дело-то не в деньгах…
— Дело всегда в деньгах, — отрезал Кофман. — Всегда!
Он впился в меня глазами, долго ничего не говорил, а потом налил себе ещё коньяку и залпом выпил.
— Послушай, я не гангстер, — наконец, сказал он. — И тебе не советую становиться на этот путь. Деньги можно делать и без выстрелов. Гораздо бо́льшие деньги, между прочим. Они вообще, не выстрелы, а тишину любят. Поэтому я в это дело не полезу. И тебе запрещаю. От тебя ниточки неминуемо ко мне потянутся. Ты теперь одним только знакомством со мной меня под удар ставишь, понимаешь? Так что…
Он снова помолчал и, поморщившись, продолжил:
— Так что на этой траурной ноте мы с тобой все дела заканчиваем. А жаль. Дочь мне теперь мозг окончательно запудрит. Но так глупо рисковать я не буду. Ты прав, мы тебя не знаем. Со своей прытью и моей помощью ты мог бы многого добиться, хватка у тебя есть. Но раз у тебя имеются связи с криминалом, контакты, источники какие-то там и, главное, желание участвовать в таких вот налётах, то нам явно не по пути. Поэтому, допивай коньяк, вставай и молча, не говоря никому ни слова, уходи. И больше на горизонте не возникай. Ананьину передай, что свадьбы не будет, а я социалистическую
