он удалился ото всех дел, чтобы здесь окончить свои дни.
На исходе второго года добровольного изгнания, графа Рауля посетили неожиданные гости. Графская охрана задержала четырех человек, направлявшихся к замку; они сказали, что хотят встретиться с его сиятельством. Графу доложили о них, и он распорядился отправить посетителей восвояси, ибо не желал видеть никого из внешнего мира. Однако один из задержанных проявил настойчивость: он говорил, что у него есть важные сведения для графа. Остальное он расскажет его сиятельству при личной встрече.
Скрепя сердце, граф согласился принять этого настырного гостя. Охрана обыскала неизвестного и привезла его в замок, оставив остальных задержанных в качестве заложников.
Граф Рауль принял посетителя в громадном парадном зале замка, увешанном старинным оружием и доспехами, однако нищенское одеяние гостя рассмешило графа, и он подумал, что его надо было принимать не здесь, а в передней.
– Вы не узнаете меня, ваша сиятельство? – спросил приезжий человек, как будто и сам смущаясь своего вида.
– Нет, – ответил граф, мучительно вспоминая, кто из знакомых ему людей низшего сословия имел право так настойчиво добиваться аудиенции у него.
Приезжий снял потрепанный дорожный плащ, а потом вдруг отлепил и бороду с усами.
– А теперь?
– Господь всемогущий! Святые угодники! Ваше преосвященство? – воскликнул донельзя изумленный граф Рауль.
– Да, это я, – печально кивнул епископ и тяжело вздохнул.
– Но почему вы в таком наряде? А, понимаю! Должно быть, вы решили последовать примеру святого Франциска и дали обет бедности? – весело сказал граф.
– Ах, ваше сиятельство, мне сейчас не до шуток! Не то, чтобы мне вообще не до шуток, но мне сейчас не до шуток, – укоризненно произнес епископ.
– Извините, но я почти не шутил. То есть не то, чтобы я вообще не шутил, но я почти не шутил, – в тон ему возразил граф. – Нынче у нас такая путаница с лицами духовного звания. Кто-то стремится попасть из бродяг в епископы, а кто-то, наоборот, из епископов уходит в бродяги. Причем, если я вижу бывшего бродягу, ставшего епископом, я понимаю, что он сам этого хотел; но когда я вижу епископа в роли бродяги, то попробуй, разберись, хотел ли он этого или стал бродягой помимо своей воли.
– Вы совершенно правы, ваше сиятельство. Путаница у нас страшная, и самое ужасное, что она у нас, и страшная, – еще печальнее вздохнул епископ.
– Вот, вот, я и говорю, нынче у нас такая путаница! – согласился граф. – Просто кошмар, что она нынче и такая у нас: где уж тут понять, кто епископ, а кто бродяга.
– Но я был и остаюсь епископом, хотя и без епископата, – гордо вскинул голову его преосвященство.
– Прекрасно сказано, прекрасно! Достойно древних героев. Ганнибал оставался Ганнибалом даже без армии, Клеопатра оставалась Клеопатрой даже без Египта, – восхищенно заметил граф.
– Благодарю вас, ваше сиятельство. Позвольте объяснить, зачем я приехал к вам, и почему в таком виде. Я должен был облачиться в это рубище, дабы не быть узнанным до времени и схваченным проклятыми еретиками.
– Схваченным? Еретиками? На моих землях? – граф удивленно поднял брови.
– О, ваша светлость, с тех пор, как я вынужден был оставить свою епископскую кафедру и спасаться бегством, я боюсь собственной тени!
– Мой бог! Тогда все ясно. Тому, кто боится собственной тени, надо находиться в тени. Как я вас понимаю, ваше преосвященство, у меня тоже было нечто похожее в жизни. Моя первая жена, светлая Элеонора, – я называю ее «светлой», потому что моя четвертая жена также носила имя Элеонора, но была смуглой… О чем я хотел сказать? Моя голова стала работать, как работает старый мельничный жернов: скрипа много, толку мало… Да, моя первая жена, светлая Элеонора… Вы свидетели, святые девицы Минодора, Митродора и Нимфодора, какая это была капризная, сварливая, плаксивая и, вместе с тем, любящая командовать женщина! Она до того меня довела, что я вздрагивал от пения соловья, от жужжания пчелы, от полета бабочки, а по ночам кричал во сне от ужаса. Я стал бояться всего и от жизни ждал только плохого, – так же, как вы сейчас.
– Но у вас, по крайней мере, оставались ваши владения, а я должен скитаться! – раздраженно воскликнул епископ.
– Я тоже скитался, ваше преосвященство: помню, с каким удовольствием я поехал воевать с турками и как не хотел возвращаться домой. На войне я уцелел, но дома не выжил бы, если бы Элеонору… если бы я… одним словом, если бы она не умерла, я бы погиб. Но я заказал по ней заупокойную мессу и сделал богатый вклад в монастырь Святой Бригитты, где похоронили Элеонору! После в этом же монастыре предали земле останки последующих моих жен, и я сделал дополнительный вклад в него. Увы, монастырь теперь разорен, монашки стали мирянками, и некому позаботиться о прахе моих жен, в том числе о прахе моей бедной светлой Элеоноры.
– Вот, вот, с тем я к вам и приехал! – обрадовался епископ.
– Вы хотите позаботиться о прахе моей светлой Элеоноры? – удивился граф.
– Нет, я не хочу заботиться о прахе Элеоноры, то есть я хочу позаботиться о ее прахе, но не могу. Вот если я верну себе свой епископат, тогда я восстановлю монастырь Святой Бригитты, и о прахе вашей жены будут заботиться должным образом.
– Благодарю вас, от всего сердца благодарю, – растроганно произнес граф, смахивая слезу.
– Да, но прежде я должен вернуть себе свой епископат, – со значением сказал епископ.
– От всей души желаю вам успеха! – вскричал граф.
– Мне нужна помощь…
– Конечно. Одному вам будет трудно вернуть себе свой епископат, – понимающе кивнул граф.
– Я жду ее от всех истинных католиков…
– Вы вправе ожидать ее от них.
– Мне понадобятся солдаты…
– Понятное дело, вам понадобятся солдаты.
– И деньги…
– Естественно. Вам нужны будут деньги, – продолжал соглашаться граф.
– Но за этим-то я к вам и приехал! – закричал епископ, потерявший терпение.
– Зачем вы приехали, я не понял?
– За деньгами и солдатами, ваше сиятельство!
– Ко мне за деньгами и солдатами? – граф недоуменно пожал плечами.
– Я всегда знал вас как доброго католика, ваше сиятельство, а сейчас пришло время выступить всем добрым католикам против еретиков и богохульников, установивших свою сатанинскую власть у нас. Скажу вам по секрету, многие из наших готовы подняться на восстание: порядки, установленные этим проклятым немцем Ульрихом, не нравятся людям.
– Вот как? Но он был популярен.
– Пока он занимался пустой болтовней, его поддерживали смутьяны и глупцы, они-то и устроили бунт в нашем городе. Однако когда этот немец стал председателем самозваного Городского Совета и начал проводить в
