Все знают про кафе «Ротонда» – место, где собирались художники-импрессионисты. Существует множество фильмов, написано много книг о «Ротонде». И никто не знает, что первым местом, где встречались будущие импрессионисты, стало кафе «Гербуа» в Батиньоле. Именно там Мане стал собирать всех художников. И первая парижская школа, которую он возглавил, называется «Батиньольской школой». Именно в этом кафе сидели все наши герои: Клод Моне, Эдуард Мане, Ренуар, Дега, Сислей, Писсарро. Что они там делали, кроме того, что гуляли с девушками? Они говорили об искусстве.
Есть еще один идеальный импрессионист – это Клод Моне. Он является трубадуром Эдуарда Мане, великим исполнителем, прошедшим его школу. А «Батиньольская школа» – это и есть парижская новая школа. У Мане было еще одно очень странное качество. Он был иллюстратором жизни. Его картины – это самые настоящие иллюстрации. Молодой человек в белых брюках – это иллюстрация, балкон – это иллюстрация… Это сама жизнь. Мане выводит в картинах все образы жизни, которые его окружают. Он рассказчик. Импрессионисты в основном показчики, а он – рассказчик. И его живописные рассказы стилистически и психологически ближе всего к тому мастеру, который может быть его аналогом в литературе – Ги де Мопассану. Обе эти фигуры, конечно, абсолютно гениальны. В них есть полнота включенности в тот мир, в котором они живут и который они хотят чувственно описать. Они не стремятся к гармоничности, они любят эпизод. В романе Ги де Мопассана «Милый друг» видно, что он мастер эпизода, как Чехов. Это не Бальзак, который плетет кружево из элементов. Скорее всего, и Мопассан, и Мане были чувствительными людьми, лишенными кожи. Таким образом они осязали время.
В этом смысле одна из уникальных картин Эдуарда Мане является просто прямой литературной иллюстрацией – это его картина «Нана». С одной стороны, это живопись, и вы смотрите на нее как на живопись и любуетесь ею как живописью. А с другой стороны, это самая настоящая иллюстрация к роману Эмиля Золя «Нана». Совершеннейшее чудовище, но вместе с тем такая прекрасная женщина… Хороша по всем параметрам. И на этой картине сидит ее очередная жертва – мужчина в вечернем костюме, а она в чулочках, обворожительная, на фоне китайского шитья. На китайском шитье нам стоит задержаться, потому что в конце XVIII – XIX веках Европа переживает бум всего японского и китайского. Вся Европа была наводнена всем китайским – ширмы, лакированные изделия из дерева. В Петербурге построили китайский домик. К концу XIX века это увлечение усилилось, но теперь это не только декоративная посуда или предметы интерьера, но еще и специфика живописи. Китайское искусство оказало на нее огромное влияние.
Взглянем на портрет Сюзанны Мане (урожденной Леенхофф), написанный в чисто импрессионистической манере. Сюзанна Мане – замечательная пианистка, игрой которой наслаждался сам Ференц Лист. Она преподавала музыку, и среди ее учеников были братья Эдуарда Мане – Эжен и Гюстав. Эдуард Мане с ней дружил, бывал в ее салоне, был крестным отцом ее сына от некоего человека. Они состояли в переписке, а позже поженились.
Никаких точек пересечения между модой этой эпохи и импрессионизмом нет. Нельзя сказать, что эти наряды создал импрессионизм. Импрессионисты писали мир вокруг себя и, разумеется, изображали женщин в туалетах того времени – и больше ничего. Мода той эпохи была создана королевой Франции и ее окружением. Кто-то даже назвал тот шикарный расцвет словом «капитализм». Это мода, которая требовала траты денег, наряды стоили очень дорого. Как говорил герой Высоцкого: «Тебе шитья пойдет аршин! Где деньги, Зин?» Это эпоха расцвета индустрии роскоши. Нельзя сопоставлять эту моду и импрессионистов, получается в точности по пословице – «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Никакого отношения друг к другу они не имеют. Но какие же это были платья! Самое интересное, что эти платья описаны у того же самого Мопассана. Это было до появления лифчиков, в эпоху корсетов. Корсеты шнуруются сзади, юбки колышутся, и мужчины волнуются… А какие на них были изумительные драгоценности, ожерелья! Это была эпоха становления Парижа как первой столицы, эпоха строительства Парижа таким, каков он есть и сейчас.
Век эпохи банкетов – так можно назвать этот период. Он продолжался до Парижской коммуны. Коммуна немного прижала моду, но сломить эту мощь полностью она не смогла. Это было время журналов и больших денег, вложенных в ювелирную промышленность, туалеты, модное законодательство. Но художники-импрессионисты были лишь жизнеописателями.
Взглянем на картину Ренуара «Ложа». Роскошная ложа, на женщине изумительное платье, совершенно фантастический жемчуг, мятые цветы, прическа, мужчина с биноклем. Это все настолько изумительно красиво! Эта картина – утопия, которая стала позитивной энергией. Импрессионизм – уникально позитивное искусство, далекое от социальной проблематики. Никаких классовых столкновений. Есть только море и есть игра облаков. Есть прекрасные женщины, есть их роскошные туалеты, есть воздух, которым они дышат, есть этот прекрасный мир и добро. Весь импрессионизм абсолютно позитивен.
Граф Тулуз-Лотрек, который мог жениться на самой красивой и богатой женщине, предпочитал проституток. Ему нравилось жить по-другому. У него не было комплексов. Мы психологически неправильно его расцениваем. Это был последний крестоносец. Нам за него стыдно, а ему было весело.
Импрессионизм абсолютно позитивен: вы приходите в музей и растворяетесь в позитивности импрессионистов – всех вместе и каждого по отдельности. Нет ни одного другого направления, в котором было бы столько любви к жизни и столько чувственного наслаждения ею. Что такое любовь? Она рождается каждый день. Она не имеет возраста, и она никогда больше не повторяется. Импрессионизм – это растворение в жизни. Конечно, в качестве классических примеров импрессионизма принято называть имена двух художников: это Клод Моне и Огюст Ренуар. Их картины – это красиво или нет? Есть одно слово, антиискусствоведческое, запрещенное искусством, это слово «нравится». Слово «нравится» категорически запрещено в искусстве. Нравиться может девушка, закуска к водке. А искусство – это вопрос подготовленности: насколько вы готовы к определенному уровню или насколько искусство готово к вашему восприятию. Импрессионизм создал зрителя живописи. Он сделал великое, грандиозное, цивилизационное дело – он создал настоящего ценителя живописи среди довольно широкого круга зрителей. Так Станиславский с Немировичем-Данченко создали театрального зрителя: они сделали театр, подобно литератору, создавшему профессионального читателя. А нас уже нет – ни читателей, ни зрителей. Мы лишь иногда, как во сне, вспоминаем, что мы ими, может быть, являемся. И импрессионизм для нас великая вещь, потому что он насыщает нашу жизнь.
Что такое вообще импрессионистическая живопись? В России настоящий импрессионизм появился с небольшим отставанием, и это художник Валентин Серов. Серов – очень интересная фигура. По манере исполнения он напоминает Мане. А откуда у Серова это взялось? Вспомним, как он пишет художника Коровина – главу русского импрессионизма, как он пишет его руку… Разве это хуже Ренуара? Нет, не хуже, это настоящая импрессионистическая живопись. А русские и французы всегда любили немцев. Россия всегда обожала только немцев. Это видно из переписки художников. Врубель, опередив кубизм и Сезанна, молился именно на немцев.
