зарубежный. Страшно стало. Заплакал Иван:
– Домой, – говорит, – хочу, в больницу.
Тут его Иван-свояк увидел и сразу узнал:
– Да это же наш Иван, пропавший! А мы думали, его инопланетяне забрали!
– Какие инопланетяне?
– Обыкновенные, – говорит. – Недавно ночью тарелка на Ивановских лугах села. Сам видел. Такие же иваны, как мы, только зеленые.
В общем, привезли Ивана домой. Думали, дома вспомнит. Ни своей Ивановны, ни кота Ванюши не узнает. Хрюкал, хрюкал ему на ухо боров Иванушка, все же повеселел Иван – улыбаться стал. Видимо, что-то его туманному уму все же представилось.
Про этот случай во всех газетах напечатали. Так нашего Ивана и прозвали: Иван, родства не помнящий. И прославился город Иван да и мэр Иванчук, что было ему кстати по многим причинам.
Ходит Иван по улицам, все иваны кругом озабоченные, а он улыбается, потому не знает, в какой стране живет и как его зовут.
Вечером взойдет над городом Иваном бледный круглый Иван-царевич, рано ложатся спать иваны – электричество экономят, совсем красиво становится. Спит Ивановская роща. Спит речка Иванка, лишь плеснет-блеснет кто-то спросонья, не иначе Иван-водяной. Спят кладбище Иваньково, поселок Ивантеевка. Спят заливные луга Ивановские. Только длинными, темными силуэтами проносятся многотонные «Иваны-КамАЗы» по Ивановскому шоссе куда-то туда, где вроде брезжит что-то, – из Ивана в Иван.
СОНИПРАСКУБИНИМАХИНИЯХА
МАРКЕР
Был такой художник Маркер, не Марке, не маркёр, а Маркер. Он не на холсте, не на картоне рисовал, прямо на людях свои картины писал. Чуть человек зазевается, он его и маркирует. Авангардист. На одном из соседнего дома пейзаж «Сосновый бор» так живо нарисовал, что никто его за человека больше не считает. Придет домой, жена то ягод, то грибов требует. А две девицы (в разное время) просто заблудились в нем, аукаются.
А на другой, на пожилой женщине, бурное море нарисовал. Просто невозможно с ней разговаривать, штормит. И сослуживцев постоянно укачивает. Вот что значит суперреализм. По всем углам конторы блюют.
Недавно Маркер свою выставку устроил. По залам картины ходят, на стенах пустые холсты висят. Большой успех. Но с угощением на вернисаже перестарался. Столько бутылок вина, виски, водки нарисовал, что все картины на карачках на улицу выползали. Скандал.
Правда, вся милиция-полиция была нарисована. Да и город вокруг – тоже.
ПУРУША
Ввинтился шуруп в чью-то голову. И стала голова понимать, шурупить, как говорится. Стала шурупить не в земном, а в божественном смысле.
Повернулся шуруп в голове на оборот – наоборот, и вышла Пуруша – Верховное Божество на санскрите.
– Зовите меня Пуруша, – сказала голова.
Люди кругом простые, доверчивые. Петруша так Петруша. Как сказала, так и звать будем.
Стала Пуруша людям Высшую Мудрость преподавать. Поза лотоса, поза ромашки, поза смятой бумажки.
Люди есть люди. Пока сидит в позе – все понимает. Побежал по своим делам – всю мудрость растерял. Разве что «Поза смятой бумажки» еще пригодится.
– Ты, – говорят, – Петруша, чему-нибудь насущному нас научи. А ненужному мы и сами научимся.
Вывинтила Пуруша шуруп из головы, показала ученикам.
– Вот, – говорит, – самое нужное, самое насущное. Развитие по спирали.
Обрадовались люди, всюду шурупы ввинчивают: во все замки, во все приборы, в головы – уж само собой. Развитие, да еще по спирали.
И детям развлечение: берут отвертку и шурупы вывинчивают. Сразу жизнь живей пошла. Одно поколение ввинчивает, другое вывинчивает. А в последнее время гвоздить стали. Гвоздят и гвоздят. Так проще. Только молодым потом гвозди клещами вытаскивать приходится.
А что же Пуруша? Разочаровалась голова в людях. В дикие леса удалилась, себя созерцать. А что в себе созерцать? Шуруп?
ХАМУР
Ехал стриженый затылок, Хмур-авторитет в «Мерседесе» большие деньги получать или выбивать, не знаю. По дороге встретили его киллеры в «Москвиче». Посыпались, веером полопались стекла. На ходу расстреляли в упор. Вывалился Хмур из машины на шоссе. Подбежали, смотрят, какой же это Хмур? Лежит на асфальте мертвая Мурха.
Похоронили Мурху пышно, с уважением, все равно вместе с дубовым гробом и горою роз в печке сожгли, до-тла.
Там, в мире теней, стал он античным богом. Хамур – бог секса. От бога любви Амура хамоватостью отличается, и затылок стриженый.
Только кажется мне, вижу я теперь этот затылок в кресле на ночных просмотрах и конкурсах красоты. Тоненькие девочки, однако грудки вперед и сисечки дрожат от нетерпения.
– Господин Хамур! Господин Рамух!
А он – античный бог – головы не повернет.
– У тебя, милая, муха на ляжке (апатично). Не подойдет.
ВИКА
Посеяли Вику. Уродилась Вика привязчивая, ласковая, цеплючая, и глаза – васильки.
Одна беда – не хочет Вика замуж. «Боюсь, обовьюсь, потом не отцепишь».
Пришел парень, рослый, голова – солома. Обвилась вокруг Вика тесно, все свои цветочки на соломе развесила.
А тут новость – повестка. В солдаты голову-солому забирают. Плачет Вика, выпускать не хочет: забреют лоб, всю солому – под машинку.
Рассердился парень. Расцепил все ее крючочки-коготочки. Надо, однако, идти чужую Родину защищать.
Ушел солдат. И пропал там на чужой Родине. Убили – в песок зарыли.
Послала Вика весточку-веточку свою на чужую Родину. Проросла веточка в пустыне. Почуял ее, зашевелился солдат. Из песка вылез, домой вернулся.
Правда, стали спать они ложиться, он свой череп отдельно на тумбочку кладет. Обвила Вика цветами-васильками голый череп. Плачет: «Ничего не жалко! Жалко голову-солому».
КРИКИ БОЛИ
Жили-были Крики Боли. Досаждали мне всю жизнь, особенно по вечерам их слышно.
Наконец я не выдержал:
– Замолчите, Крики Боли! Вы не даете мне спать! Я кусок из‐за вас проглотить не могу.
Устыдились, видно, Крики Боли. Сделалось так тихо, что стали слышны удары палок мучителей.
СКРЫНДЯ И ХМАРЬЯ-ЗМЕЯ
Скребется кто-то у Скрынди в животе. Муторно ему. Видно, когда спал в лопухах, рот открыл, кто-то и воспользовался – залез. А так Скрындя никого в себя не пускал. Не общежитие ведь, поселятся, шуметь будут, безобразия всяческие устраивать. Держал рот на замке обычно. А тут недоглядел.
– Выходи, – говорит Скрындя, – а то извергну.
Изнутри тонюсенький голосочек:
– Ты потом не пустишь.
– Погляжу на тебя, потом видно будет.
– Какой хитрый, я выйду, а ты – рот на замок.
– Все равно извергну, вылезай.
– Тут такие апартаменты, электричества, жалко, нет. Я с собой свечи захватила, всюду канделябры зажгла. Красиво.
– То-то в груди горячо. Туши свечи. Сейчас тебе свое животное электричество подключу.
– Ого! Как засверкало! Перламутром переливается!
