она, кладя ламию.
— Нет.
— Я всё равно не позволю мешать Анвилу.
— …
— …
Обе испытывающе смотрят друг на друга, хмурятся.
— Я просто хочу спать с любимым.
— А он не хочет спать с тобой.
— …
— Я просто хочу дать ему нормально поспать.
— А я хочу умереть, оставив как можно меньше сожалений.
Сердце в груди Лин словно бы пропустило удар.
— … Д-да… я знаю. Но ты ведь так ничего не добьёшься.
— Добьюсь. Как говорил Бирс, «Главное — упорство». — Кивает Анаэль несколько раз так, будто говорит что-то очень умное, — «Способность продолжать двигаться вперёд, несмотря на трудности и неудачи. Она поможет вам достигать поставленных целей, преодолевать препятствия и не сдаваться перед трудностями.»
— Точно помню, что ещё там было «Нужно уметь принимать ошибки, учиться на них и больше не совершать»… Или как-то так. Ты сама рассказывала.
— … Я и не совершала ошибок, — отведя взгляд, — Чем больше времени мы будем проводить вместе, тем раньше он влюбится. Чтобы любовь зародилась, нужно время. А его у меня нет. Я даже не знаю, доживу ли до следующего года.
— … Я… всё равно не могу тебе этого позволить, — всё же отвечает Лин, виновато отведя взгляд.
— … А точно ли дело в этом?
— … Что? — снова повернувшись к ламии.
Но увидела дух уже полностью другой взгляд. Сосредоточенный, пристальный, ледяной, как если бы змейка смотрела не на свою единственную подругу, но на изменницу, настоящую предательницу
— Мне кажется… что раньше ты бы позволила мне это сделать. Просто сейчас у тебя появились собственные причины не позволять мне этого.
Вопрос застал духа врасплох. Собственные причины? Какие такие причины она имеет в виду?
— Я ведь даже не разбудила Анвила, — продолжает Анаэль, — Так почему ты просто не позволила мне остаться спать на нём?
Лин сглатывает. Трудно что-то ответить. Сказать, что она ошибается, и ответить в точности так, чтобы сохранить подругу? Но какие причины придумать? Она ведь действительно может просто оставить всё как есть… Да только вот сердце всё равно не позволяет этого сделать.
— Это… — начала дух быстро придумывать оправдания, — Как бы… Когда Анвил проснётся, ему может не понравится.
— Но тогда он отругает только меня.
«… Всегда ли Анаэль была такой быстро соображающей?»
— Это может быть опасно и для тебя… Вдруг он будет вертеться во сне?
— Мне всё равно жить не долго.
— Т-тогда подумай об Анвиле. Какого ему будет случайно придавить тебя?
Ламия открывает рот, собираясь что-то ответить, но слова замирают в горле, так и не озвученные. Вдруг мотает головой, словно пытаясь прогнать дурные мысли. Потом закрывает глаза и падает головой на спящего Жору, который от неожиданности (или наслаждения) тихо пищит. Несколько секунд неподвижно лежит, сжимая и разжимая кулаки. В позе явное напряжение.
После лицо становится каким-то безучастным.
Лин начинает казаться, что она собирается со всем согласиться:
— Так… Что думаешь?
— … Ты права, — кивает Анаэль.
«Победа!» — проносится в голове духа мысль, а на лице появляется улыбка, ощутив которую, она сразу пытается убрать.
— Но только! — неожиданно поднимается ламия, — Ты должна пообещать, что ночью ничего не сделаешь с Анвилом!
Она явно судит по себе — если она вытворяет всякое разное, то и Лин, вероятно, тоже будет.
— Обещаю, — тут же отвечает дух, — Только я и не собиралась…
— Тогда я спать, — снова ложится белая ламия на Жору и поворачивается на бок.
Когда Лин уже собиралась отползти, Анаэль вдруг говорит смущённо:
— И… это… спасибо за подарок… Мне он правда очень понравился.
— … Ага…
Дух садится обратно в свой излюбленный уголок, смотря на растения в центре. Ждёт, пока подруга заснёт.
Проходит около получаса. Лин ждёт.
Проходит час. Лин ждёт.
Проходит полтора часа. Лин ждёт.
Проходит два часа. Лин дождалась.
Ламия уснула, перестав за ней наблюдать.
Выйдя из своего уголка, подползает на четвереньках сначала к Анвилу, забрав платье Анаэль. Переносит платье к корзинке, вешает на краешек, укрывает ламию одеялком. Ползёт обратно к парню. Садится.
Смотрит.
«И вовсе я не собираюсь ничего делать…»
Просто смотрит, не отрываясь, на спящее лицо. Ресницы его подрагивают, под веками быстро двигаются глаза.
Проходит пару минут, гортань Лин начинает немного вибрировать, издавая негромкий соответствующий звук.
Подобное случается только когда она сильно расслаблена или отчего-то приятного, и благодаря этой вибрации ей становится ещё лучше.
— Мурр~… Мурр~… Мррррр~…
Глава 40
Вот так доброе утро…
Девушка с японско-розовыми волосами, еле перебирая ногами, идёт по коридору, пошатываясь. Под ногами мягкий ковёр на идеально ровном и гладком полу, но ей кажется, что вокруг всё колеблется, как палуба при сильном волнении моря.
— ЩА КАК ДОЙДУ! — кричит Келли самой себе на весь коридор, — КАК ДРЫХНУТЬ ЛЯГУ!
Шорохи её шелковистого платья создают отзвук, и раздаётся он на всём протяжении коридора, но лишь в её голове. На лице явное желание спать, в голове разбегаются колючие и непонятные мысли, словно это не просто мысли, а извивающиеся змеи. Нежные розовые волосы, что повисли перед лицом, напоминают ей прекрасную одноцветную радугу в сером, унылом небе.
И пофиг, что радуги не бывают одноцветными! Розовый, что в детстве, что сейчас — её любимый цвет, так что было бы не плохо увидеть подобную «радугу» в небе!
Всё это — фантазии затуманенного алкоголем мозга.
Неожиданно за спиной раздаётся знакомый строгий голос:
— Келли?
— … Да~? — поворачивается девушка.
— На весь коридор кричишь, — хмурится красавица.
Безупречное, нежное и красивое лицо. Светлые волосы мягкими волнами ниспадают на плечи и ниже. Сероватые глаза глядят на мир чуть устало и блëкло. Одета она в тонкое голубое платье, что подчёркивает фигуру. Заострённые уши под прямым углом выходят из головы.
Улыбнувшись, Келли говорит:
— Лиринд~, тебе пора разнообразить гардероб.
— Мне всё равно.
Холодная, как и всегда. Но Келли воспринимает её холод иначе — она одна из немногих, с кем Лиринда говорит не выдавливая из себя фальшивую улыбку.
Вздохнув, колорнир говорит:
— Давай помогу.
Лиринда ниже Келли на сантиметров этак двадцать, но первую, кажется, вовсе не пугает возможностью быть раздавленной мускулами второй.
Колорнир подходит, человек опирается о её плечо, которое, не смотря ни на что, не дрогнуло под весом.
—
