не забывал. Всякий раз, услышав сирены, он напрягался и снова чувствовал себя важным существом, как во время путешествий с Франклином. Сейчас Фала похоронен в розарии Гайд-парка, и я надеюсь, что ему больше не приходится ни к чему привыкать.
Я много лет вела напряженную жизнь, и менее напряженной после смерти мужа она мне не казалась. С 1945 года все в некотором роде осложнилось из-за долгих рабочих дней. Я много путешествую и встречаю много людей. Но, с другой стороны, живу очень просто, настолько просто, что многие приезжие, особенно из далеких стран, где слуг много, и стоят их услуги дешево, часто удивляются, что я сама планирую приемы пищи, делаю часть ежедневных покупок и подаю обед на дюжину гостей с помощью «персонала» в виде пары человек за городом и одной горничной в городе.
В первые годы после смерти Франклина я обнаружила, что финансовые вопросы могут превратиться в кошмар, поскольку не была опытной бизнес-леди. Сначала я сосредоточилась в основном на экономии и зарабатывании достаточных сумм, чтобы покрывать свои регулярные расходы. В последние годы Франклин был слишком занят, чтобы уладить все дела с поместьем матери, а это означало, что на мои плечи легли оба поместья, которые отнимали много времени. В 1933 году, когда мы впервые приехали в Белый дом, я перестала делить с мужем расходы по многим категориям. Это позволило мне свободно тратить большую часть наследственного дохода – около 8000 долларов в год – в том числе и на одежду, которая в Вашингтоне почти впервые на моей памяти имела значение. Тогда все, что я зарабатывала писательством и выступлениями, можно было тратить на личные интересы и благотворительность.
Но со дня смерти моего мужа стало ясно, что мне придется оплачивать все ежедневные расходы на квартиру в Нью-Йорке и некоторое время на большой дом в Гайд-парке, который требовал внушительных сумм. К счастью, муж оставил мне два полиса страхования жизни. Я использовала полученные деньги, ожидая урегулирования вопроса о наследстве, которое составляло примерно миллион долларов. Затем мне пришлось принять еще одно решение.
Я могла бы жить на то, что оставил мне муж, и перестать работать. Или могла продолжать работать и платить большую часть заработанного правительству в виде налогов. Не думаю, что нужно было долго думать, потому что я хотела работать и дальше. Но в своей новой должности из-за налогового законодательства я больше не могла отдавать свои доходы интересующим меня людям или организациям. Мне пришлось основать благотворительный фонд, в который я вкладывала все доходы от своих лекций, что составляет примерно 20–30 % моего общего дохода. По закону я могу отдавать эту сумму благотворительным организациям, учебным заведениям, больницам и церквям, освобожденным от налогообложения.
Со временем я обнаружила, что могу прожить на то, что зарабатываю, выступая на радио или телевидении и читая рукописи за 100 долларов в месяц для Младшей литературной гильдии. На самом деле сумма этих доходов составляет несколько больше того, что я трачу на жизнь, и это хорошо, потому что весь доход от наследства и многое другое уходит на оплату ежегодных налогов.
Хоть я и сказала, что живу очень просто, я не имела в виду, что в моей жизни все всегда спокойно и гладко. Это не так. Например, в 1957 году, в тот день, когда у меня был довольно напряженный график, я твердо объявила, что выделяю «несколько минут спокойствия» перед обедом для беседы со старой подругой, леди Рединг, которая только что приехала из Англии. Но не прошло и дня, как мне позвонил еще один старый друг, бывший губернатор Иллинойса Эдлай Стивенсон. Он только что вернулся из поездки в Африку.
«Я подумал, что было бы неплохо заскочить к вам и спокойно поболтать пару минут перед ужином», – сказал он.
Конечно, я ответила, что буду рада его видеть, и они с леди Рединг приехали почти в одно время. Едва мы устроились в гостиной, как раздался звонок в дверь.
В коридоре стояли двое молодых людей. На одном из них был купальный халат – и, очевидно, больше ничего. Он жил в квартире этажом выше, пока ее хозяин был в отъезде, и у него случайно захлопнулась дверь.
«Ой, я забыл! Я же открыл кран с водой, она перельется через край ванны и зальет пол».
«Да, – подумала я, – и все это просочится через потолок и обрушится на мою квартиру!»
В этот момент в дверях появился губернатор Стивенсон, сказав, что больше не может выносить неизвестности и хочет знать, что случилось. Когда я все объяснила, он бросился в подвал и повернул все вентили, которые смог найти, чтобы перекрыть воду в здании. Тем временем я вызвала слесаря. К моменту его прибытия губернатор Стивенсон признал, что водопроводчик из него получился бы не самый лучший, но слесарь смог открыть дверь квартиры до того, как нас затопило. Ситуация была довольно забавная, хотя и подпортила мои «несколько минут спокойствия» в обществе гостей. К тому времени, когда мы снова сели за стол, было уже так поздно, что ко мне на ужин пришел Доре Шари и прочел для всех нас свою новую пьесу о болезни Франклина в Кампобелло.
Мне редко удается побыть в тишине днем. Обычно я встаю около половины восьмого. За завтраком читаю газеты. Затем составляю меню на день и пишу указания в поваренной книге.
К девяти часам приезжает мой секретарь Морин Корр, чтобы поработать со мной над ежедневной газетной колонкой. У меня три секретаря, но все они в разных местах!
После многих лет работы в ООН я стала добровольцем, ответственным за организационную работу Американской ассоциации содействия ООН. В лекционных и других поездках меня часто сопровождает мисс Корр, потому что мне нужно находить время на написание статей для своей колонки и ежемесячной рубрики в журнале. Я диктую текст для колонки, а мисс Корр записывает его на печатной машинке. Потом я его редактирую, и она приводит его в окончательную форму для передачи посыльному, который приходит каждый день до двух часов.
Обычно я стараюсь прийти в свой офис в АА ООН к десяти часам. В начале 1950-х годов, когда я была членом делегации ООН, мне часто приходилось присутствовать на заседании уже в девять часов. В офисе АА ООН всегда находилась рутинная работа, связанная с открытием новых отделений – на момент начала моей работы, в конце 1953 года, их было тридцать, но к 1960 году стало около двухсот пятидесяти, и иногда проводят собрания, на которых я должна присутствовать во второй половине дня.
Я стараюсь вернуться домой к обеду, если получается, а после обеда у меня обычно запланированы мероприятия, дела, встречи
