сказал Грант.
— Почему, сэр? — спросил Турчанинов.
— А потому, генерал, что весь американский хлопок пошел бы за океан. Англичане спят и видят прибрать к рукам наш южный хлопок.
«Торгаши! — подумал Турчанинов. — Спекуляторы! Так вот за что вы воюете. Вот какова изнанка красивых газетных слов...»
Силуэты всадников возникли впереди на дороге в беловатой мгле. Кавалерийский отряд, сабель пятьдесят, конвоировал большую, захваченную, очевидно, в имении плантатора, семейную карету, на козлах которой, правя четверкой мулов и широко ухмыляясь, сидел солдат-негр. В карете слышалось всполошенное куриное кудахтанье. Ехавший впереди офицер, увидев Шермана, подскакал к нему и доложил:
— Все в порядке, сэр! Везем бригадному интенданту кукурузную муку, бекон и всякую домашнюю птицу.
— Ладно! — буркнул Шерман.
— Провиант для армии? — спросил его Грант.
— Да. Все ближайшие фермы нами очищены. Фуражирам теперь приходится углубляться на вражескую территорию.
Туман развеяло и солнце уже поднялось, когда вернулись в штаб-квартиру, расположенную на краю прояснившегося леса. Командующий корпусом Шерман обитал в маленькой, бревенчатой, проконопаченной мхом избушке, построенной для него на зиму солдатами. Генералы подъехали, слезли с лошадей, Грант первым вошел в избушку своей спотыкающейся, косолапой походкой, волоча саблю по земле.
— Вильям! — сказал он Шерману, с облегченным вздохом усаживаясь у стола, с которого свисала потертая на сгибах полевая карта. — Вильям! Нет ли у вас чего-нибудь согревающего? Эти проклятые туманы пробирают насквозь.
Появилась откуда-то бутылка виски, две оловянных кружки. Одну Шерман налил для Гранта, другую для Турчанинова.
— За ваше здоровье, джентльмены! — сказал Грант, приветственно подняв кружку, осушил единым махом, крякнул, крепко зажмурился и подышал минуту, раскрыв мохнатый рот...
Тут адъютант доложил Шерману, что прибыл полковник Монтгомери и просит разрешения войти.
— Давайте, давайте его сюда! — торопливо сказал Шерман и с нескрываемой радостью бросил Гранту: — Вернулся!
Низко нагнувшись под дверной притолокой, ступил на земляной пол генеральской избушки высокий, худой, долговязый, блондинистый полковник. Длинные волосы, на которых офицерское кепи посажено набекрень, рыженькая бородка, честные голубые глаза. Вместе с полковником, заметно робея, предстала Гарриэт Табмэн, вооруженная длинноствольным ружьем. Она обрадованно кивнула Турчанинову, когда среди генералов увидела и его (свой!), темное круглое лицо осветилось улыбкой. С первого же взгляда на вошедших понял Иван Васильевич с облегченным сердцем, что сложное и опасное дело, которое Шерман поручил Монтгомери, увенчалось успехом.
— Ваше приказание выполнено, сэр, боевая операция полностью завершена, — доложил полковник Шерману, поглядывая, однако, на Гранта. — Под моим командованием отряд спустился ночью к реке, очистил фарватер от неприятельских мин, по пути уничтожил военные укрепления, железнодорожные мосты, склады, запасы хлопка, сжег плантации и дома плантаторов. Вывезены громадные трофеи, подсчет которых производится: продовольствие, фураж, ценное имущество. Выведено около восьмисот рабов, большинство которых выразило желание вступить в федеральную армию.
Докладывая генералам, Монтгомери старался сохранить полагающийся в таких случаях бесстрастный вид, но тон у него был приподнятым, глаза сияли.
— Браво, полковник! Поздравляю! — Грант просветлел. — Жертвы были?
Монтгомери ответил радостной улыбкой, оголившей розовые десны:
— Ни одной, сэр.
Воодушевленный радостным вниманием, с каким его слушали, принялся более подробно рассказывать, как июньской ночью вышли из Порт-Роял три канонерки, на которых находилось триста вооруженных негров; как спускались они по реке, поджигая, разрушая и забирая все на своем пути; как в полном смятении, охваченные ужасом, почти без выстрела, разбегались южане, озаренные заревами пылающих пожаров; как ликовали, бросаясь навстречу своим освободителям, черные рабы.
— Прекрасно! Великолепно! — повторял генерал Грант и благодушно щурился: лихой и успешный набег Монтгомери вроде как бы возмещал виксбергский конфуз. — Вот, джентльмены, — обратился командующий к собравшимся у Шермана офицерам, — как нужно действовать, как воевать!
— Сэр! — сказал полковник. — Во имя чувства справедливости позвольте сообщить вам, что весь план такого рейда придумала и предложила мне вот эта женщина, — указал на негритянку.
Гарриэт стояла в свободной позе, опустив ружье прикладом на пол, и обеими руками в подвернутых рукавах прижимала длинный ствол к большим, тяжелым грудям. Мужская солдатская куртка была ей длинна и широка.
— Гарриэт Табмэн была первым моим помощником во время операции. А до того она не раз совершала по заданию командования глубокие разведки в тыл врага и всегда приносила очень ценные сведения.
Турчанинову, когда он услышал последние слова полковника, невольно подумалось, что, пожалуй, справедлив был ходивший среди офицерства слушок: Джеймс Монтгомери-де был единомышленником Джона Брауна. Того самого, из Харперс-Ферри.
— Со своей стороны, сэр, я могу подтвердить, что Гарриэт Табмэн прекрасная разведчица, — сказал он командующему. — Я сам рекомендовал ее генеральному штабу.
Грант поднялся, отодвинув ногой табуретку, и с чувством потряс длинную руку Монтгомери:
— Благодарю вас, полковник, от имени армии и страны. Рядовой Табмэн тоже будет отмечена, — глянул, уже не подавая руки, на Гарриэт. — Где сейчас ваши черные молодцы?
— Канонерки стоят у пристани, сэр, — ответил Монтгомери.
— Я поеду посмотреть на ваших ребят.
Когда генерал Грант, выйдя из избушки, остановился у двери в ожидании верховой лошади, к нему с взволнованно-решительным видом приблизился молодой щупленький офицер, очевидно дожидавшийся здесь его появления.
— Прошу прощения, сэр, разрешите доложить.
— Я слушаю, — сказал Грант.
— Вчера я разговаривал с генералом Шерманом, и он грозился меня застрелить, — сказал офицер, держа у козырька слегка дрожащую руку.
— Застрелить вас? — переспросил Грант.
— Да, сэр.
Грант стал медленно раскуривать извлеченную из кармана сигару. Все вышедшие вместе с ним на воздух — Шерман, Монтгомери, Турчанинов, Гарриэт — молча смотрели на щупленького офицерика.
— Совершенно верно, генерал, я сказал, что пристрелю его, — угрюмо подтвердил Шерман в ответ на вопрошающий взгляд командующего. Этот офицер собирался уйти из армии.
Грант перекатил серые, в кровяных прожилках, глаза на офицера, вынул сигару изо рта и, держа в руке, сказал ему как бы по секрету, шепотом, слышным, однако, всем окружающим:
— На вашем месте я бы не поверил генералу Шерману, потому что он должен был не грозить вам, а сразу застрелить. Без лишних слов.
И, не обращая больше внимания на ошеломленного офицера, тяжело взобрался на коня, которого подвел ему ординарец.
