дышим гнилыми туманами. В окопах грязь по колено, спать приходится на земле, размокшей от дождей. Долго ты будешь памятен, треклятый Виксберг, сковавший целую армию уже на полгода! Захолустный, плюгавый городишко на берегу широкой реки, окруженный лесами и болотами, населения всего пять тысяч, а если падет этот городишко — к Союзу отойдет громадная территория, вся долина Миссисипи. Но крепок орешек. Попробуй раскуси. Пембертон со своей тридцатитысячной армией засел так, что не выбьешь...
Ныне Турчанинов сражался в армии генерала Гранта. Хоть из тюрьмы вышел не только победителем, с поднятой головой, но и со званием бригадного генерала, хоть бригада и хантсвиллские негры встретили его как триумфатора, все-таки Иван Васильевич не пожелал больше служить под началом Бюэлла и добился перевода в другую армию.
Итак, ехал Турчанинов на коне и поглядывал на толстенького, крепко сбитого, круглобородого мужичка — Гранта. Когда-то — баснословные времена! — сидели они рядышком в товарном вагоне перед раскрытой дверью и покорно ждали, кого выберут своим командиром взволнованные, жарко спорящие солдаты — Турчина или Гранта. Выбрали его, Турчина... Кто знал тогда невзрачного армейского капитана А нынче генерал Грант командует всей федеральной армией, и его имя с уважением повторяет вся Америка. Блистательная карьера!
Задумчив, мрачноват был сегодня командующий. Сильней обычного попахивало от него коньяком, но покрасневшие глаза смотрели по-прежнему уверенно и ясно, из-под жестких усов независимо торчала дымящаяся дешевая сигара. Мрачен был и Шерман — некрасивый, лобастый, неряшливо заросший рыжеватой бородой, с быстрым, решительным взглядом. Впрочем, у него всегда был сердитый и раздраженный вид.
А в сущности, чему радоваться? Шестой месяц, начиная с осени прошлого года, топчемся под Виксбергом. Дважды пробовали брать город штурмом и всякий раз отступали несолоно хлебавши. Пришлось взяться за лопату и кирку, окружать Виксберг семимильным кольцом траншей, перерезать все коммуникации и брать мятежников измором, одновременно отбивая попытки других армий южан прорваться к осажденным.
— А все-таки Пембертон будет у меня жрать крыс! — после долгого молчания пробурчал Грант.
Шерман угрюмо ответил:
— Они и жрут, генерал. Негры-перебежчики рассказывают, что в городе съедены все мулы. Перешли на собак, на крыс, на древесную кору.
— И все-таки держатся!
— Держатся, сэр! Пембертон выполняет приказ президента Дэвиса — удержать Виксберг любой ценой.
— Молодцы! — сказал Грант, жуя сигару.
Несколько десятков ярдов проехали в молчании, слышна была лишь глухая на мягкой дороге конская рысь, да уздечки позвякивали. Гранту припомнилось, как во время одного пятидневного марша под Виксбергом шел он в пешем строю, вместе с солдатами. Весь его багаж состоял из зубной щетки в кармане. Не было ни коня, ни ординарца, ни шинели, ни одеяла.
— А славное было дело при Шайло, — сказал он. — Помните, Вильям? Дорого досталась нам тогда победа.
— Дорого, генерал, — согласился Шерман.
— В лесу некуда было ступить, столько лежало между деревьями убитых. Помните? А ружейный огонь! В одном дереве, помню, насчитали около девяноста пуль... Как ваши раны?
— Зажили, генерал, благодарю вас, И рука, и плечо. — В подтверждение своих слов Шерман покрутил раненой рукой в воздухе. — Только в сырую погоду и дают себя знать.
— Кажется, под вами была убита лошадь?
— Три, генерал.
— Ого! — Во взгляде Гранта выразилось уваженье. — Да, джентльмены, я считаю так: воевать, черт побери, так воевать! — продолжал он. — Старый Эйб сделал поистине великое дело, когда убрал этого хвастуна и трусливую мямлю Мак-Клеллана. Клянусь честью, давно следовало!
— Президент сделал еще более великое дело, сэр, — заметил Турчанинов.
— Какое?
— Освободил негров. День первого января тысяча восемьсот шестьдесят третьего года вошел в историю не только Соединенных Штатов, но и всего человечества.
— Мак-Клеллана нет, но дух его живет. — продолжал командующий, не скрывая, что сказанное Турчаниновым пропущено мимо ушей. — Все генералы соблюдают его традиции — и Галлек, и Мид, и Бэрнсайд... Разве только Томас...
— Томас храбрый вояка, — подтвердил Шерман.
— Поговаривают, что своим назначением он обязан вам, Шерман.
— Да, это я предложил президенту его назначить. «Мистер президент, — сказал я, — старина Том хоть родом из Вирджинии, но так же лоялен, как и я. Это выпускник Уэст-Пойнта и один из лучших солдат во всей армии». — «А вы берете на себя за него ответственность?» — спросил Эйб. «С величайшим удовольствием», — сказал я.
Грант с удвоенным интересом поглядел на худощавого угрюмого генерала в затасканном военном сюртуке.
— Вы знакомы с президентом, Вильям?
— Через моего брата, генерал. Джон — сенатор из Огайо... Президент тогда хотел мне дать бригадного генерала.
— Ну да, вы были начальником Луизианской военной академии, — понимающе кивнул Грант.
— Перед тем. А потом я вышел в отставку и нанялся на городскую конную железную дорогу в Сент-Луисе. Надсмотрщиком, на сорок долларов в неделю.
— Почему вы это сделали, генерал? — спросил Турчанинов.
Шерман насупился, до скул заросшее, решительное лицо стало еще более мрачным.
— Я чувствовал, что пахнет порохом, а драться за плантаторов у меня не было никакого желания... От бригадного генерала я отказался, а попросил у Эйба полковника.
— Почему?
— Хотел начать с низов.
Американские генералы, видел Турчанинов, в отличие от российских, не были профессионалами, служившими военному делу с малых лет и до седых волос. Шерман перед войной работал на конке. Грант, как говорили, был маклером в штате Иллинойс, перепродавал сапожникам и сдельщикам коровьи шкуры и зарабатывал не более восьмисот долларов в год. Правда, до того он окончил военную академию в Уэст-Пойнте и участвовал в мексиканской войне. Рассказывали даже, что однажды во время боя он под огнем проскакал за боеприпасами в город Монтерей, свесившись, по примеру индейцев-команчей, с седла набок и прикрываясь от пуль телом лошади.
— Да, джентльмены, надо действовать решительно, — сказал Грант. — И вообще пора кончать войну. Чикагские и питтсбургские бизнесмены жалуются, что некуда сбывать товар, все их заводы и фабрики стоят.
— Правильно. Раньше все шло главным образом на Юг, — согласился Шерман.
— Если бы Юг стал независимым и перешел к свободной торговле, промышленный Север потерял бы очень выгодный рынок, —
