Ништадтский мир 1721 года подвел логический конец Великой Северной войне. Швеции пришлось вернуть Русскому царству, доживавшему свои последние дни, древние новгородские земли-пятины по берегам Финского залива и в устье Невы, но и поступиться другими землями на берегах Балтики. Теперь не флот Шведского королевства господствовал на водах Варяжского моря.
Появившаяся на свет Российская империя ратной рукой отворила себе «окно в Европу», став обладателем таких прекрасных портов на Балтийском море, как столичный Санкт-Петербург, Ревель, Рига, строящейся морской крепости Кронштадт. То есть держава, обладавшая до этого только одним Северным морским путем через Архангельск с надолго замерзающим Белым морем, навечно «встала» на балтийских торговых путях.
Российский Андреевский флаг теперь могла зреть вся Европа. Сбылись пророческие слова последнего русского царя и первого всероссийского императора Петра I Алексеевича Романова, сказанные им в «Морском уставе»: «Всякий Потентант, которой едино сухопутное войско имеет, одну руку имеет, а которой и флот имеет, обе руки имеет».
Российскому государству, «яко потентанту», для того, чтобы «обе руки иметь», требовалось не Черноморье, а именно Балтика. Выход в Средиземноморье Россия при Петре I так и не получила. Даже взятие турецкой крепости Азов, запиравшей выход с Дона в Азовское море, не решало проблемы. К тому же Азов и Таганрог после неудачного Прутского похода 1711 года пришлось вернуть Оттоманской Порте в разрушенном виде.
Но даже обладание ими не давало Российской державе никаких морских торговых выгод. Турецкие крепости Керчь, Еникале и Анапа, ряд других надежно стерегли Керченский пролив. А черноморские проливы – Босфор и Дарданеллы – вообще были полностью в руках султанской Турции. И таковыми остались по сегодняшний день. В Стамбуле (Константинополе) не зря считали Черное море вместе с Азовским своим внутренним бассейном, равно как Мраморное море. А ведь в древности море Черное называлось Русским морем. При Петре I его берега составляли или собственно османские владения, или земли подвластных султану Крымского ханства и Черкесии. На вассальных землях у моря стояло несколько сильных турецких крепостей.
В начале XVIII столетия России не удалось закрепиться на Черноморье, хотя сил и средств было затрачено много, людей погибли многие тысячи, а в далеком от моря городе Воронеже и других местах выстроили немалый Азовский военный флот, переставший существовать после неудачного Прутского похода.
Можно утверждать одно: в 1721 году Россия являла в делах Петра Великого, «сменившего шапку Мономаха на императорскую корону», ту державу «на морях», к созданию которой он так стремился едва ли не всю свою жизнь. С Петровской эпохи Россия стала морской державой.
Отечественные истории достаточно единодушны в позитивной оценке итогов Северной войны 1700–1721 годов, благодаря которой государство Российское вновь казалось на берегах Балтийского моря с его торговыми путями. Иначе говоря, он ратными трудами возвратила свои же утраченные по Столбовскому миру 1617 года новгородские земли Ингерманландии, да еще с немалым территориальным приращением (Выборг, Эстляндия, Лифляндия, острова Эзель и другие).
О Великой Северной войне за рубежом написано немало. Далеко не все относятся доброжелательно к победительнице в лице России с ее самодержцем «всея Руси» Петром Великим. Так английский историк Д.М. Тревельян в 30-е годы прошлого столетия писал о побежденном в той войне короле-полководце Карле XII следующее: «Карлу есть за что отвечать перед историей. Его бесконечные амбиции и мстительность, его неспособность пребывать в состоянии мира и должным образом исполнять обязанности короля сильно способствовали подрыву шведской мощи и влияния, которые могли бы служить делу цивилизации. Его отчаянная попытка добраться до Москвы вызвала к жизни варварскую мощь русских орд на краю Европы, ибо Петр Первый, при всей своей дикости, был государственным деятелем, а Карл XII – только воином, и притом не мудрым».
Как на Северную войну и ее исход смотрят собственно шведские историки? Показательна здесь позиция такого известного исследователя эпохи Карла XII, как Петер Энглунд, который достаточно объективно описывает то великое противостояние двух соперников-венценосцев и двух армий. Одна из них на то время считалась лучшей в Европе, вторая – только начинала писать свою биографию. Война со Швецией началась для русской армии даже не с малой виктории, а с большой нарвской «конфузии».
Петер Энглунд, как и большинство его коллег, считают Великую Северную войну «ярко выраженной реваншистской войной со стороны России». Но стоит ли называть реваншем возвращение ею собственных земель и естественного выхода в Балтику, утраченных в злую годину национальной трагедии под названием Смута?
Исследователь объективно считает, что карлистская Швеция в Полтавской битве потерпела самое сокрушительное военное поражение за всю свою историю. Здесь дискуссировать не приходится: победоносная армия карлистов во главе со своим не по годам талантливым монархом-полководцем перестала существовать, как таковая, на поле брани под Полтавой и на днепровских берегах у Переволочны. Энглунд считает, что столкновение двух монархов-полководцев случайным не было, поскольку, по его мнению, «держание снаряженного войска внутри собственных границ было равносильно экономической катастрофе».
Московский поход короля Карла XII им тоже не видится какой-то случайностью на войне. Король и его генералы, да и вся армия после побед под Нарвой, над Данией, Саксонией и поляками, была уверена в скорой и блестящей победе. При этом Питер Энглунд в своей книге «Полтава. Рассказ о гибели одной армии» констатирует три исторических факта:
Первый: «Вся Европа была уверена, что упрямого кремлевского правителя ожидает невиданное поражение». Действительно, сопереживателей у петровской России на Европейском континенте видится совсем немного; все искали в том военном конфликте на севере Европы свои выгоды. История свидетельствует, что на таких пожарах сторонние наблюдатели способны хорошо погреть руки и поживиться за счет проигравшей стороны.
Второй: «Большой страх господствовал в Москве: многие иностранцы покидали город в преддверии нападения шведов». Но то были иноземцы (дипломаты, купцы, люди свободных профессий и откровенные соглядаи), а не москвичи. И третий: «…Надежда на то, что вся Украина восстанет против царя, развеялась как дым». Изменник гетман Иван Мазепа действительно обещал королю Карлу XII немыслимое.
Энглунд не усердствует в поисках причин, заставивших Россию создавать Северный союз против Шведского королевства, а Петра I два десятилетия упорствовать в «рубке леса», «пробивая окно в Европу» именно на Балтике. Шведский историк ссылается здесь на суждения сегодня подзабытого мыслителя Блеза Паскаля, сказавшего в своем труде «Мысли» следующее: «Если бы можно было, то люди отдали бы силу в руки справедливости; но так как сила не позволяет распоряжаться собою, как они хотят, потому что она – свойство вполне осязаемое, между тем как справедливость, – качество духовное, которым можно располагать как угодно, то они отдали справедливость в руки силы; таким образом, справедливым называют то, что люди принуждены соблюдать. Отсюда приходит право меча, ибо меч дает настоящее право…»
