Марк Подгурский продал свой дом в Энгелвуде за год до нас. У него были похожие трудности, и ему пришёл на помощь адвокат по имени Джоэл Сасман, показавшийся Марку толковым и порядочным человеком. Мы решили последовать примеру Подгурских и в середине сентября подписали контракт на ведение наших дел с конторой мистера Сасмана. Был внесён аванс в тысячу долларов, а полностью счёт за услуги должен был быть оплачен потом, но только в случае удачной продажи.
В письме от 16 сентября я описал нашему нанятому самураю ситуацию в том виде, как это виделось мне.
«Мы с женой — два пенсионера, скоро нам стукнет по семьдесят. Мы воображали, что дом, который является нашим единственным достоянием, будучи продан, даст нам возможность иметь относительно мирную старость.
Внезапно выяснилось, что это не так.
Что покупатель, который держал нас в подвешенном состоянии при помощи обманов и отсрочек в течение трёх месяцев, который нарушил все условия подписанного договора, тем не менее имеет право держать нас за горло и дальше и не давать нам возможности продать дом никому другому.
И всё это время мы должны будем продолжать ежемесячные выплаты банку и уплачивать налоги.
И трое адвокатов, вовлечённых в переговоры, заверили нас, что именно таковы правила игры на сегодня и в них нет ничего возмутительного. И даже попытка пожаловаться на кого-нибудь из них в их собственную ассоциацию будет рассматриваться как криминальное деяние.
И вы просите меня “не беспокоиться”.
Я и не беспокоюсь. Я В ПОЛНОМ ОТЧАЯНИИ!
Умоляю вас использовать весь ваш опыт и авторитет, чтобы спасти нас из этой западни, дать нам возможность продать дом следующему покупателю в очереди, семейству Энгельгардт. И пожалуйста, если будете звонить и трубку возьмёт жена, не объясняйте ей ничего — просто передайте, что вы звонили. У меня до сих пор не хватает духу сказать ей, насколько наше положение критично».
Наш самурай сразу взялся за работу, и дело сдвинулось с мёртвой точки. Те же самые мучители, неделями не отвечавшие на наши вопли и призывы, не посмели так вести себя со своим коллегой. Миссис Гарнет без слова протеста переправила все нужные бумаги в контору мистера Сасмана. Девятнадцатого сентября злодей Гэйлер известил его, что мистер Олу не смог получить у банка требуемый заём и поэтому должен отказаться от покупки дома на Кембридж-авеню. Челюсти африканского крокодила разжались — какое это было облегчение! Но тут же началась новая эпопея, новые тревоги: получит ли семейство Энгельгардт от своего банка ссуду на покупку?
Всё же, не дожидаясь завершения сделки, в середине октября мы решились переехать в купленный дом. Ведь всё равно пути назад не было.
«Материя не исчезает и не появляется вновь» — гласила важнейшая заповедь диалектического материализма. Теперь мы могли на личном опыте убедиться в её ошибочности. Конечно, все эти горы вещей, заполнявшие наш дом, выползавшие друг из-под друга, могли появиться только в результате их спонтанного и загадочного размножения. Неужели все эти башни книг «Эрмитажа» выросли в подвале только потому, что мы сами заказывали в типографиях неоправданно завышенные тиражи? Не замечая, что цифры продаж неуклонно ползли вниз, потому что в России отменили цензуру и наше главное преимущество исчезло?
Избавляться от огромного бумажного балласта приходилось четырьмя путями. Домашняя библиотека и книги «Эрмитажа», ещё пользовавшиеся спросом, увозились на склад, арендованный в графстве Скулкил. Множество английских изданий и альбомов достались бесплатно букинистическому магазину в городе Тинек. Редактор «Голоса Америки» в Вашингтоне Людмила Оболенская давно создала организацию, отправлявшую контейнеры пожертвованных русских книг в российские библиотеки, — десятки ящиков были посланы им. Всё остальное безжалостно сдавалось в утиль.
Количество ненужных домашних вещей, выживавших под лозунгом «а вдруг пригодится», оказалось ошеломительным. Мусорщики, увозившие их на городскую свалку, должны были нарастить борта своего грузовика фанерными щитами, чтобы увезти всё за один раз. (Свалка взимала с них плату не по весу, а по числу завозов.) И всё равно в доме оставалась такая гора мебели, чемоданов и ящиков, что пригнанный перевозчиками мебельный фургон казался рядом с ней беспомощной игрушкой.
Погрузка началась. И опять на наших глазах произошло попрание — опровержение — марксистского тезиса. Теперь материя исчезала у нас на глазах. Стулья будто сжимались и находили себе место между тумбами письменного стола. Матрасы расплющивались по стенам и потолку фургона. Книжные полки входили одна в другую, как гребёнки. Каждый кубический сантиметр полезного пространства был использован. И в этом стиснутом виде весь наш нехитрый скарб благополучно перенёсся за сто пятьдесят миль и разместился в сияющих незапятнанной чистотой комнатах почти достроенного особнячка.
Тем временем нанятый нами самурай Сасман сражался за нас на новых фронтах. И в какой-то момент известил нас, что — о чудо! — завершение сделки запланировано на 1 ноября. Нам следовало прибыть в такой-то городок Нью-Джерси, по такому-то адресу, в три часа дня. Мы заранее сняли номер в гостинице, чтобы иметь возможность отдохнуть перед последней битвой. Но не успел я прилечь на кровать, как зазвонил телефон. Встревоженная секретарша Сасмана сообщила, что у покупателей Энгельгардтов возникли новые возражения и они настоятельно просят нас срочно прибыть к нашему бывшему жилищу на Кембридж-авеню.
Боже мой — что?! Что ещё они могли обнаружить в нашем опустевшем домике? Трещины в фундаменте? Радоновое заражение? Они — опытные строители — осматривали дом двадцать раз и не нашли ничего опасного. Что теперь?
Видимо, четыре месяца мучительной нервотрёпки сделали своё дело. Холодный пот, икота, сердцебиение, тёмные круги перед глазами... Запомнилось: Марина прижимает мою голову к груди, гладит по волосам, обещает, что всё уладится, пройдёт, мы одолеем. И действительно: мы уже собирались покорно идти к машине, когда снова зазвонил телефон и секретарша сообщила, что Сасману удалось сговориться с адвокатом покупателей и совместными усилиями они уговорили Энгельгардтов не поднимать волны.
Мы так и не узнали, в чём была загвоздка, какая опасность нависала над нами. К тому моменту нам уже было известно, что Энгельгардты покупают дом не для себя, а для того, чтобы улучшить его и перепродать с выгодой. В последующие годы, бывая в Нью-Джерси, мы иногда проезжали мимо нашего домика. Он был перекрашен из белого в серый, стоял неузнаваемый, неприветливый, необитаемый. В 2006 году бурный рост цен на недвижимость вдруг оборвался — мы вовремя успели выскочить из-под падавшего топора.
А 1 ноября 2005 года, в три часа дня, за овальным столом адвокатской конторы уселись семеро: Ефимовы, Энгельгардты, оба адвоката и представитель компании «Фокстонс». Цена продаваемого дома, указанная в контракте, — 320 000 долларов. Из них 110 000 уходили на покрытие нашего долга банку, державшему закладную, 9600 — «Фокстонсу», контора Сасмана получала 3000, ещё 10 000 — всевозможные налоги и мелкие сборы. Я смотрел на лежавший передо мной чек на 185 000 долларов и не верил своим глазам.
