Роз прямиком направилась ко мне. Уиллис хрипло откашлялся, и она укоризненно покосилась на него.
Жена Уиллиса давно бросила мужа и жила теперь в Неваде; Сэндфорда недавно выгнала третья жена, поселилась в его доме в Маноа с молодым человеком; жена Пи-Ви предпочла ему другую женщину; Леммо страдал диабетом, и нормальной эрекции у него не было вот уже десять лет; Бадди и Мизинчик спали отдельно — она утверждала, что он храпит. Бадди нашел способ развестись, не платя при этом чересчур большие алименты, но Мизинчик не желала подписывать бумаги. Что до меня, то Милочка отправилась в боулинг.
— Не могу уснуть, папочка, — пожаловалась Роз.
Бадди и его приятели выглядели старыми, дряхлыми, как тот пьяница, который отшатывается от зеркала, увидев в нем труп. По ночам зеркала словно напоминают о смерти. И тут Бадди испустил боевой клич: не расходиться по домам, мы едем в аэропорт к Гасси Ламуру смотреть, как женщины борются в грязи. По дороге он вновь принялся толковать насчет Кайталуги и женщин, о которых он мечтал.
— Это все взаправду, — утверждал он. — Это есть в книге.
63. Дела семейные
Однажды ночью Мизинчик без предупреждения забралась в постель Бадди, полностью одетая, прижалась к нему с такой силой, что ее острые косточки впились в него, словно прутья сломанной корзинки. От нее несло луком, на зубах блестела какая-то слизь — должно быть, наелась фруктов. Мизинчик прижималась к Бадди с немой, неотступной мольбой.
— Чего тебе? — спросил Бадди, задыхаясь: у него работало только одно легкое.
Она сунула язык ему в ухо, обдала влажным дыханием:
— Снять с меня одезду, папочка!
Бадди понравилось смутное обещание, прозвучавшее в ее сюсюканье. Он хорошо изучил свою жену и возбудился, снимая с нее теплую одежку, но заставил ее оставить на ногах туфли с высокими каблуками. Все остальное Мизинчик сделала сама, забравшись на него. Бадди с наслаждением прислушивался к ее вздохам и всхлипам, принимая эти стоны за жадное чавканье изголодавшейся женщины, хотя она, вероятно, несколько перебарщивала, стараясь что-то доказать Бадди и самой себе.
Закончив, обтерев липкие губы, размазав тыльной стороной руки влажный, похожий на след улитки отпечаток на щеке, она заявила:
— Я скучать по моя сестра.
Так вот чего она хотела! До тех пор соглашение между ними сводилось к тому, что Мизинчик должна вы́ходить Бадди после операции — оправлять ему постель, приносить пончики, катать его на каталке.
— Я ей доверяю, потому что держу ее в страхе, — говорил мне Бадди.
Когда Мизинчик перестала разглагольствовать об идеальном плане убийства и самоубийства, Бадди уверился, что она его боится. Она спала отдельно вплоть до той ночи, когда сама явилась заигрывать с Бадди — и сказала, что скучает по сестре.
Бадди упрямился, пока Мизинчик не предъявила ему недавнюю фотографию сестры, разительно отличавшуюся от той, которую Бадди видел два года назад на видеопленке с невестами. Тогда сестра Мизинчика была худенькой куколкой с огромными глазами, но теперь ее лицо округлилось, появилась улыбка, в глазах зажегся огонь. Около двадцати лет, пышная грудь, тоненькие пальчики подпирают подбородок. Ее звали Иви.
— Я скучать по ней день и ночь, — хныкала Мизинчик.
Многие обороты речи она заимствовала из песенок.
— Я для тебя на все готов, — расхохотался Бадди. — Хочешь увидеться с сестрой — раздевайся.
Так он несколько дней изводил Мизинчика, обратив ее желания против нее, страшно довольный, что ей что-то понадобилось, ибо только в его силах пригласить или не пригласить ее сестру на Гавайи. Раньше Мизинчик держалась стоически и во всем себе отказывала. Это раздражало Бадди. Теперь он пообещал:
— Хорошо, я вышлю твоей сестре билет.
Мне Бадди сказал:
— Билет на самолет — своего рода лотерея. Мало ли что из этого выйдет. Мне нужна какая-то зацепка, скоро предстоит операция. Залучить двух славных сестренок в дом — это меня заводит. Может, я поимею обеих.
Я осторожно спросил, как отнесется к этой идее Мизинчик.
— Она сама с вывертами и даже не подозревает, с какими.
Относил ли он на счет вывертов тот факт, что жена обычно не подпускала его к себе? Мизинчик знала, что без нее Бадди на операцию не отважится, но после он собирался отправить ее на пенсию — дать ей денег и услать обратно в Манилу.
— Тогда у меня будет Иви, — хихикал он.
Месяц спустя Бадди и Мизинчик встречали Иви в аэропорту в толпе родственников и гидов, поджидавших туристические группы с гирляндами цветов и фирменными знаками отелей наготове.
— А это еще кто?
— Дядя Тони. Очень хороший человек. Мыть твоя машина.
Тут Бадди припомнил посаженого отца на своей нелепой свадьбе. Дядя Тони заметно постарел, подурнел, после долгого перелета выглядел точно бродяга — чемодан со сломанным замком, картонная коробка, лицо заросло щетиной. При виде Бадди он разинул рот. Дядя Тони сам оплатил перелет, а потому чувствовал себя независимым от Бадди и был куда опаснее. Такой спутник хуже, чем любая дуэнья, решил Бадди, ибо мужчина по природе своей подозрителен — сверкнул глазами и зубами и тут же просек, что у тебя на уме. Уж лучше бы Иви прихватила с собой какую-нибудь тетушку, жадную, а потому зависимую и склонную к компромиссам. Пока они ехали к дому на северном берегу, Бадди оценивал чужака: нелюбопытный, глупый, эгоистичный и алчный.
— Какие планы? — поинтересовался он.
— Могу мыть твоя машина. — К этому дядя Тони добавил только одну, многократно повторенную реплику, косясь в окно, пока они ехали через Хелемано: — Ананасы. Ананасы. Ананасы.
Дом Бадди пробудил в дяде Тони еще большую алчность. Он трогал руками мебель, постукивал по стенам, нюхал кожаную обивку кресел. Иви всего боялась, но встреча с Мизинчиком ее обрадовала, и сама она была похожа на вторую Мизинчик, ту, с которой Бадди некогда познакомился, на которой женился, — улыбчивая, наивная, ясноликая, послушная. Совсем молодая, она была гораздо деятельнее Мизинчика, много работала, мало болтала. От застенчивости она ела, опустив голову, и ее покорность пробуждала в Бадди острое желание.
Посулами и угрозами Бадди заманил Иви к себе в спальню. Все прошло неожиданно гладко. Он без труда договорился с этой девушкой, ее молчание означало согласие. Бадди дал Иви денег и сказал, что любит ее. Теперь она принадлежала ему. Уговорив Бадди купить для сестры билет, Мизинчик снова покинула его постель, так что Иви пришлась как нельзя более кстати. Но секс длился недолго, больше Бадди ничего не требовалось, и вскоре девушка возвратилась в свою комнату. Мизинчик и дядя Тони как будто бы ничего не заметили.
Дядя Тони был таинственным, хитрым коротышкой с бугристым лицом. Он чересчур много улыбался и все норовил услужить, просто тошнотворно суетился вокруг Бадди — то газетку принесет, то дверь придержит, то подаст миску с кубиками льда и щипцами, даже честь отдавал: наверное, в свое время служил вольнонаемным на базе на Филиппинах. После еды он относил тарелку Бадди в раковину — только его посуду, больше ничью. Повышенное внимание стесняло Бадди, он нервничал и подумывал, как бы удалить этого жильца. Наконец, он откровенно заговорил об этом.
