Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Ее первый выход в свет после возвращения в Москву состоялся 24 сентября 1956 года. Лина получила приглашение на концерт, посвященный 50-летию Шостаковича, на котором, среди прочих произведений, исполнялся его Первый концерт для скрипки с оркестром. На следующий день она послала композитору письмо, в котором с неподдельной теплотой благодарила его за оказанную помощь. «Я так счастлива, что могла присутствовать на Вашем юбилейном концерте… В течение долгого времени я была лишена возможности слушать хорошую музыку, и потому этот вечер представляет для меня особую ценность». На фоне чересчур цветистых и подчас лицемерных поздравлений чиновников и коллег слова Лины звучали особенно искренне. В конце письма она добавила, что считает его «замечательным человеком – честным, добрым, отзывчивым и справедливым»[555]. И затем еще раз поблагодарила за внимание.
Эпилог
Оставшуюся часть жизни Лина боялась, что ее схватят на улице, вздрагивала всякий раз, когда рядом останавливалась машина, и по ночам ей снились допросы. Ее освободили из лагеря в 1956 году, из Советского Союза выпустили только в 1974 году, однако Лина никогда не смогла забыть пережитого. Воспоминания преследовали ее до последних дней жизни, которые она провела в чужой больнице в чужом городе – в госпитале Йоханнитер в немецком Бонне. «В больнице у нее время от времени бывали расстройства сознания, во время которых больничные впечатления путались с воспоминаниями о тюрьме и лагерной жизни. Ей казалось, что медсестры и санитары – это переодетые охранники и надзиратели, что уколы, которые ей делают, должны заставить ее в чем-то признаться, что за стеной кого-то избивают, и она начинала громко кричать: «Я ни в чем не виновата, не виновата!..»[556]
Когда Лина вернулась из Потьмы, у нее не было ни жилплощади, ни прописки. Отсутствовали и личные вещи, кроме тех, в которых она приехала, и содержимого двух посылок, отправленных из лагеря. В коробках лежали ноты, фотографии и письма, которые присылали Лине сыновья. Ей не вернули ничего, что было изъято из квартиры после ареста в 1948 году. Денежная компенсация за ущерб оказалась ничтожной. С июля 1956 по 1959 год она периодически жила в двухкомнатной квартире вместе с семьей Святослава, на Чкаловской, в доме 19. В течение первых двух лет после освобождения она также жила на даче, которую Святослав снимал в поселке Поваровка, расположенном к северо-западу от Москвы. Олег с женой и сыном переехал в дом Союза композиторов СССР на Третьей Миусской улице (современная улица Чаянова). Хотя Олег по-прежнему использовал свою старую комнату в качестве студии, в ней официально была прописана Лина. Сын Святослава помнит краски и кисти Олега, а также его удивительно разнообразную коллекцию пластинок с записями джазовой и классической музыки; он помнит аромат кофе, налитого в крошечные чашки, и запах тостов, которые делала по утрам Лина, стены цвета морской волны в ее комнате, веселые занавески и беспорядок – косметика, украшения и одежда, – скрывавший тайну ее постепенного возвращения к жизни.
Ни она, ни сыновья не вернутся в ту первую квартиру на третьем этаже. Она потеряна для них навсегда. В 1959 году Лина получила отдельную квартиру в новом кирпичном доме грязноватого желто-коричневого цвета, рядом с Киевским вокзалом, по соседству с престижными по тем временам сталинскими домами, в которых жили члены правительства и иностранные дипломаты. На Кутузовском проспекте в доме номер 9 она получила однокомнатную квартиру номер 177 с балконом, выходящим во двор. Одна большая комната одновременно играла роль спальни и гостиной. За стеной располагались кухня, ванная и прихожая. Вскоре в квартире стало не повернуться – столько в ней скопилось личных вещей и русских сувениров, купленных в магазинчике на первом этаже. Квартира была заставлена матрешками и тарелками с изображениями сюжетов из русских сказок, повсюду лежали платки с узорами. Лина обедала в ресторане гостиницы «Украина» (теперь эта гостиница в сталинской высотке на Кутузовском проспекте носит название отель «Рэдиссон Ройал»).
Лина получила квартиру благодаря первому секретарю Союза композиторов Тихону Хренникову. Историки склонны нелицеприятно высказываться о Хренникове, и у них есть на то основания – этот человек сыграл свою роль в гонениях на ведущих советских композиторов – в том числе Прокофьева – в 1948 году. Но Хренников поддерживал Лину до и после освобождения из ГУЛАГа и даже написал письмо с просьбой пересмотреть ее дело. Его симпатия к Лине и сочувствие ее тяжелому положению были так же велики, как и антипатия ко второй жене Сергея, Мире Мендельсон, с которой у него неоднократно случались стычки.
Кроме того, Хренников помог Лине получить пенсию, которая составляла 700 рублей в месяц, – Мира получила такую же пенсию. Лина стала получать пенсию с 7 ноября 1956 года. Историк Леонид Максименков указывает, что помощь Хренникова была неотъемлемой частью усилий советского правительства по увековечению заслуг Прокофьева. Возможно, Максименков прав, и причиной ее освобождения из ГУЛАГа отчасти послужило намерение правительства прославить Прокофьева как классического советского композитора. Учитывая его посмертный статус, жене Прокофьева нельзя было позволить просить подаяние на улице.
Но все-таки ей пришлось бороться за то, чтобы считаться законной наследницей Сергея. Как Лина узнала от сыновей, ее брак был расторгнут по приказу чиновников перед ее арестом и отправкой в лагерь, после чего Сергей женился на Мире. Неизвестно, когда именно она узнала об этом, но уже из лагерей Лина начала процесс по аннулированию решения о расторжении брака. 27 апреля 1957 года комиссия по надзору за московскими судами отменила решение от 27 ноября 1947 года о признании брака недействительным.
Лина восстановилась в правах как законная наследница Сергея. Согласно декрету Верховного совета СССР от 8 июля 1944 года браки, заключенные за рубежом, признавались действительными на территории Советского Союза. Однако в результате длительного судебного разбирательства 12 марта 1958 года Верховный суд вынес решение, признав Миру вдовой Сергея на основании представленных Мирой документов – свидетельства о браке, заключенного в 1947 году, приказа об эвакуации, в который Прокофьев вписал Миру как свою жену, чтобы вывезти ее из Москвы, и личного письма другу, написанного в 1944 году, в котором Сергей сообщает, что ушел от Лины.
В постановлении о признании брака Лины с Сергеем недействительным отмечалось, что Лина и Сергей были женаты, но подчеркивалось, что их брак не был зарегистрирован в советском посольстве. В конечном счете, к несчастью всех заинтересованных сторон, были признаны оба брака. У Прокофьева было две вдовы, и его состояние было поделено между двумя его женами и двумя сыновьями. Таким образом аннулировалось завещание композитора от 28 ноября 1949 года, по которому его дача, личное имущество и рукописи переходили Мире, а все финансовые отчисления следовало поделить между ней и двумя его сыновьями. Лина добилась, чтобы все было поделено на четыре части – между ней, Мирой, Святославом и Олегом.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
