Глава 1
Однажды в «Гранд-опера»
Мария Каллас скончалась 16 сентября 1977 года в своей парижской квартире на улице Жорж Мандел не от сердечного приступа, если только он не послужил алиби тем, кто совершил преступление… Идеальное убийство, после которого не остается ни улик, ни отпечатков пальцев, а его исполнители никогда не понесут заслуженного наказания… Убийство, совершенное невольно и по недомыслию тех, кто превратил Марию в божество, было похоже на святотатство, когда толпы верующих своими руками низвергают с пьедестала того, на кого они раньше молились… И наконец, это было коллективное преступление. Его соучастниками были и театральная публика, и оперные критики, и Онассис, и мать Марии, и чрезмерно восторженные почитатели ее таланта, и яростно ополчившиеся против певицы коллеги по оперной сцене, и прежде всего сама Мария, чье стремление к саморазрушению не знало границ, и безжалостный распорядитель таланта — искусство, требовавшее от певицы и на вершине славы полной отдачи всех жизненных сил, и одиночество, на которое она добровольно обрекла себя, когда почувствовала, что никому больше не нужна… Все это вместе взятое привело к тому, что Мария потеряла вкус к жизни.
Но разве это не проявление милости главного небесного режиссера, ставящего спектакли на сцене размером с вселенную, где актеры — все люди, и ниспославшего Марии трагическую судьбу ее оперных героинь? Разве память о ней жила бы в сердцах миллионов людей, если бы земной ее путь был усеян только розами? И по сей день люди не могут забыть ставшую еще при жизни легендой величайшую оперную певицу. До сих пор она жива в памяти страстных поклонников ее таланта и по-прежнему вызывает ненависть многочисленных завистников. И, что самое удивительное, та часть публики, которая была еще слишком юной, чтобы наслаждаться пением Марии Каллас в период расцвета ее таланта, а речь идет о целом поколении любителей оперы, и до которой только отдаленным эхом донеслись слухи о ее феноменальном сценическом успехе, произносит имя Марии Каллас с заметным волнением…
Мария Каллас не первая и не последняя из тех, кто своим артистическим гением вызывал восторг у публики. И до нее многие мастера сцены покоряли зрителей, и ими восхищались толпы почитателей. Поклонники запрягались в коляску вместо лошадей, чтобы везти Сару Бернар; Наполеон считал за честь дружить с Тальма; Малибран и Патти купались в лучах славы и стали гордостью своего столетия. Однако ни одна из этих выдающихся творческих личностей не вписала в историю сценического искусства столь яркую страницу, как Мария Каллас.
Прежде чем проследить за головокружительным восхождением певицы на вершину славы и познакомиться с мало кому известной трагической стороной ее жизни, попробуем потянуть за ниточку сплетенный из легенд клубок и объяснить причины магической ауры, окружавшей Марию почти так же, как иконы на ее родине, перед которыми горит никогда не угасающий огонь. Кроме того, задумаемся: почему Мария вызывала у людей столь противоречивые чувства? Отчего бурлившие вокруг ее имени страсти не утихают по сей день? Почему до сих пор помнит о ней великое множество мужчин и женщин, в то время как ее недруги, которых заметно меньше, продолжают предавать ее имя анафеме?
Попытаемся найти ответы на все эти вопросы, ибо нельзя рассказывать о жизни Каллас, не зная всех тех обстоятельств, что складывались на разных этапах ее жизненного пути. Артистическая карьера этой женщины неразрывно связана с ее личной жизнью. Нельзя представить Марию без восторженных аплодисментов, без сыпавшихся на нее как из рога изобилия наград и почестей, без свиста, которым порой встречали певицу зрители, без парализующего ее страха сцены, без яростных вспышек гнева, без громких ссор и не менее бурных сцен примирения; без престарелого мужа, сыгравшего в ее жизни роль Пигмалиона, без ловеласа-миллиардера, смотревшего на нее как на очень дорогую безделушку, которую он имел возможность себе позволить, без деспотичной матери, обращавшейся с дочерью, как с дрессированным животным, без ненавидящих ее коллег по сцене, которым она платила той же монетой, без дорогих украшений, мехов, без породистых щенков, без высшего общества, куда она так мечтала попасть, без нищей юности, без космополитического времяпрепровождения в Милане, Нью-Йорке, Париже, Греции, без взрывов смеха, потоков слез, без тянувшегося за ней длинного шлейфа невероятных слухов и сплетен, сопровождавших каждый ее шаг и жест. Каллас, лишенная всех этих странных и вычурных декораций, никогда не была бы той, кого знал мир, или, вернее, не стала бы тем, кем она была.
Жизненный путь этой оперной дивы так же величествен и трагичен, как и судьбы героинь, которых она воплощала на мировых оперных сценах. Личность актрисы, равно как и ее талант, обессмертила ее имя.
Способность Марии вызывать у людей самые противоречивые чувства — от восторженного поклонения до полного неприятия — подтверждает наличие у нее дара, который часто называют феноменом Каллас. Речь идет о поистине гипнотическом воздействии певицы на самую разную публику, будь то в Токио, Париже или Нью-Йорке. Чем же еще можно объяснить тот неописуемый восторг, который охватывал объединенных в едином порыве зрителей? Людей разных национальностей, вкусов, привычек, воспитания и образования. Появление на сцене певицы, пусть даже наделенной исключительным талантом, вовсе не повод для безумного восторга публики, съехавшейся с четырех сторон света. Чем еще, если не гипнотическим воздействием, можно объяснить продолжавшиеся на протяжении тридцати семи минут оглушительные аплодисменты в миланском театре «Ла Скала», в течение двадцати двух минут — в парижской «Гранд-опера» или двадцати семи минут — в «Метрополитен-опере» в Нью-Йорке? И чем можно объяснить неистовый гнев той же публики, когда Мария прерывала свое выступление или же отказывалась выйти на сцену в последнюю минуту? Причина одна — зрители обожествляли Каллас и не допускали даже мысли о том, что у ее кумира может банально разболеться голова или же ей просто не хочется петь в тот или иной вечер. Впрочем, разве она не вела себя столь же безжалостно по отношению к самой себе? Певица часто повторяла и, думаю, вовсе не ради красного словца, что никогда не бывала довольна своими выступлениями и постоянно стремилась к совершенству, чего ей никак не удавалось достигнуть. Парадокс характера Каллас состоял в том, что певицу больно ранила критика со стороны, в то время как самым яростным и, порой, самым несправедливым критиком ее творчества была она сама.
Впрочем, это была далеко не единственная странность характера этой женщины, у которой внезапно менялось настроение: от душевного спокойствия к вспышкам гнева, а от смеха — к слезам. В погоне за личным счастьем, ставшим целью ее жизни, особенно с того дня, когда она познакомилась с Онассисом, Мария напрасно поверила, что обрела его в семье. Этой незаурядной и глубокой личности было доступно только одно счастье — на сцене. Она была запрограммирована — если можно здесь употребить этот неблагозвучный, но модный термин — для театра. Она жила для искусства, она жила искусством; все усилия, которые прилагала Мария, чтобы не отличаться от людей из высшего общества и не быть чужой на их празднике жизни, оказались тщетными. Судьбой ей было предначертано ни в коем случае не покидать сцену. Место, где она оставалась самой собой, — вовсе не роскошная яхта Онассиса, не светские балы в Венеции, не шикарные гостиницы Нью-Йорка или Рио-де-Жанейро; ее мир — средневековые замки из фанеры, картонные стены и бумажные цветы; ее одежда — не платья от Кристиан Диор или Шанель, а тяжелые одеяния с кринолинами, широкие тоги, грубые лохмотья, в которых она пела в операх «Тоска», «Норма» или «Турандот»; ее украшения — не бриллианты от Картье и не изумруды от Бушрона, а стеклянные бусы, дешевые браслеты, кольца с поддельными камнями, сверкавшие со сцены при каждом ее движении… Когда ей пришлось отказаться от сцены и театральный занавес опустился перед всем, чем она жила, Марии не осталось ничего, кроме как уйти из жизни, и она ушла…
