Вышла кубанская казачка с белым головным платком в руках и после небольшой вступительной речи передала платок мне с заверениями в самой искренней будущей дружбе между чеченским и кубанским народами. Все шло очень хорошо. С приветственным словом следующей выступала я. Главная цель — остановить затянувшуюся кровопролитную войну в Ичкерии, назвать имена ее виновников, раскрыть грязные методы и ложь «партии войны».
Меня окружили журналисты, направили софиты и объективы кинокамер. «Что вы думаете о предстоящих выборах российского Президента?» И тут вместо тщательно продуманной речи я произнесла фразу, которая вдруг пришла мне в голову откуда-то изнутри (с правой стороны зала этого огромного здания из бетона и стекла?) причем, она была совершенно неожиданной. «Как ни странно, я начну свою речь с защиты Президента Бориса Николаевича Ельцина — ему, кроме позора, эта война ничего не принесла». Потом я говорила о «партии войны» и еще долго выступала, читая свои стихи.
Наши выступления закончились, всем присутствующим предложили угощение, которое стояло на накрытых столах. Я хотела поговорить с Липхан Базаевой, но ко мне подошел один из ранее сопровождавших меня офицеров ФСК и предложил немедленно с ним уехать. Я ответила: «Меня отвезут те, кто сюда привез». Он стоял на своем, был очень взволнован и сказал поразившие меня слова: «Не забывайте, что Муса находится у нас в тюрьме, и с ним всякое может случиться!» Машина ФСК сопровождала наш автобус весь обратный путь. Беспрестанно оглядываясь на их машину и прижимая губы к моему уху, Липхан прошептала: «Наши это не поймут». Я не поняла, о чем она говорит, и сказала, что нужно немедленно обменять Мусика на военнопленных, видимо, в тюрьме его пытают. Иначе зачем офицер ФСК мне это сказал?
На следующий день по всем телевизионным программам гремело: «Алла Дудаева, вдова первого Президента так называемой независимой Ичкерии, голосует за Ельцина». На весь экран показывали мое лицо, звучала злополучная фраза: «Как ни странно, я начну свою речь с защиты Президента Бориса Николаевича Ельцина». Я вспомнила, как мы поссорились с Джокером незадолго до его гибели, когда точно так же вырвали одну шутливую фразу из всей его длинной речи: «А что и на Европу пойдете?» — «И на Европу пойдем!» Ничего больше из моего выступления не показали. О «платке Мира и «партии войны» — ни слова! Из меня просто сделали предвыборную сенсацию президенту Ельцину! Как жаль, что я не прислушалась к совету и не запаслась заранее диктофоном.
Приехал курирующий меня военный из уголовного розыска. В ответ на мое возмущение и протесты он объяснил: «Ваше опровержение просто не пропустят, это бесполезно». Привезла кассету с мои выступлением очень расстроенная Наталия Нарычева, организатор движения «платок Мира». Ее точно так же «кинули», как и меня.
Как я могла на самом деле относиться к Президенту России? Все мы возлагали на него в свое время светлые надежды, считая его даже большим демократом, чем бывший президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев, особенно после кровопролития в Тбилиси и в Вильнюсе. На этой вере народа он и пришел к власти. Но кто заставил Ельцина обмануть народ, забыть все свои обещания и «сдать» демократию? В конце своего правления он стал уже полностью сломленным, спившимся человеком. Может быть, это давление на него оказывали те тайные силы, которые помогли ему прийти к власти и «освободили» Горбачева? Ельцин был жалок и смешон, и поэтому не вызывал у меня ненависти. Во второй раз россияне, конечно, его не изберут. Всеми силами души я ненавидела тех, кто предал чеченский и российский народ и обрек их на страшную участь убивать друг друга, тех, кто зарабатывал на этой крови деньги, сам отсиживаясь в тени.
Перед поездкой меня отвел в сторону Иса Идигов, председатель чеченского парламента, и сказал, что, возможно, у него состоятся переговоры о мире с председателем парламента России. Встреча была назначена на следующий месяц, в Татарстане, а еще через месяц — в Башкортостане. Иса свято верил в положительность результатов будущих парламентских переговоров. Но вопросы войны и мира решал Президент, что и стало главным козырем в его предвыборной кампании, так страстно российский народ желал окончания войны… И мне вспомнились давние телевизионные кадры в забытой Богом и людьми сибирской деревеньке. Приехавший из Москвы журналист спрашивал сидящую на скамеечке у покосившегося забора ветхую старушонку:
— Как живете, бабушка?
— Спасибо, потихоньку, сынок, на хлебушек хватает.
— А что бы вы хотели передать нашему правительству, может, хотите, чтобы увеличили пенсию?
Старушка подняла залучившееся морщинками доброе лицо:
— Ничего, потерпим. Лишь бы не было войны!
Даже в такой малости ей было отказано. Забирают сейчас из глухих, заброшенных деревенек выращенных с таким трудом самых бесхитростных и безотказных работяг и гонят их умирать.
Слова офицера ФСК про Мусу: «С ним всякое может случиться», — все еще звучали у меня в ушах… Ну, что же, подумаешь, реклама! Меня слишком хорошо знали в Чечне, чтобы поверить в такое. Главное сейчас — спасти Мусика и остановить войну. Я договорилась о его обмене, причем в начале они просили за него десять офицеров ФСК, пропавших в Чечне. Но у нас в плену был только один. Я написала письмо Зелимхану Яндарбиеву с просьбой «срочно обменять Мусу на десять офицеров, если таковых не имеется, в крайнем случае, на одного». Наше правительство приложило все усилия, чтобы как можно быстрее произвести обмен. Позднее Муса рассказал, что кто-то из военных в Нальчике успел его предупредить, чтобы он даже не думал ни о чем секретном. «Вспоминай лучше детство, юность, любовь, — посоветовал неизвестный друг. — В соседней комнате «адская» машина считывает все твои мысли». Мусу поменяли на пленного священника, «отца» Сергия, офицера ФСБ.
Каждый день я старалась рассказать о том, что происходит в Ичкерии, нередко давая по три-четыре интервью в день. Эфэсбэшники, сидящие в машине на углу нашей улицы, совсем запутались в приезжающих и отъезжающих от нашего дома журналистах. Потом я выступила во «Взгляде» без опровержения «рекламного» заявления (Муса еще сидел в тюрьме). Мои слова: «Делу мира мешает «партия войны»», — впервые прозвучали с экрана и вызвали удивленные улыбки и реплики окружающих. Я попыталась объяснить: «Нельзя верить всему, что выливается на вас с экранов российского телевидения, где одна информация опровергает другую. Например, совсем недавно заявили, что Шамиль Басаев против переговоров о мире, но почему, в таком случае, в том же заявлении его родной младший брат Ширвани Басаев включен в члены комиссии, ведущей эти переговоры! Младший брат никогда без ведома старшего не принял бы участия в таком важном деле. И еще, обратите внимание, как только дело заходит о мире, сразу всплывает избитая фраза о том, что полевые чеченские командиры «никому не подчиняются» и «не захотят остановиться». Можно подумать, им так понравилось воевать и умирать! Где логика? Любой здравомыслящий человек способен разобраться в этой лжи, зачем принимать всех нас за круглых дураков?» «А что вы скажете по поводу недавнего взрыва бронетранспортера?» — спросил меня Александр Любимов, известный ведущий этой программы. Днем раньше на одной из главных улиц Грозного был взорван российский бронетранспортер. Погибло восемь военнослужащих. Кадры со свисающими с бронетранспортера, залитыми кровью телами, назидательно, крупным планом, демонстрировались всему миру с соответствующими комментариями: «Вот как чеченцы отвечают на предложенное гуманным российским правительством перемирие. Россия просто вынуждена продолжать войну!»
