– А кто скажет, что это мы идем верной дорогой, а не он?
– Никто не скажет. Мы все делаем правильно. А если что не так, жизнь поправит.
Джуниор несколько мгновений смотрел на Легата, не отрываясь, как будто искал чего-то недоговоренного. Но Легат молчал и улыбался, а потом долил бокалы, поднял свой и сказал простенький тост:
– За нас с вами и за наших жен!
И Джуниор заулыбался, засветился, как лампочки в глазах зажглись, и подтвердил:
– Точно!
Чокнулись, позвенело стекло, вино хорошо покатилось.
И как будто дождавшись именно этого момента, как будто за косяком стены подслушивала, вошла Ассоль с блюдом, на нем лежала запеченная в сметане и специях курица, задрав остатки ног.
А Легат спросил Джуниора:
– Какие у тебя отношения с Осой?
– С какой Осой? – явно удивился вопросу Джуниор. – О ком вы?
– С твоей сестрой. С Ассолью.
– С Ассолью… – Джуниор погрустнел. – Да никаких, в общем. Когда она закончила школу, время было сложное. Сами помните: девяностые. Тогда ее отцу как-то удалось отправить ее учиться в Италию. Она хорошо пела, хорошо играла на фортепиано, сама, безо всяких связей, поступила в Консерваторию на вокал, подавала, как говорится, большие надежды. Она на четвертом курсе была, когда возникла идея с учебой «за речкой». Какой-то друг ее отца работал где-то около Президента, помог. Она и уехала. И осталась там дальше учиться. Маме часто писала. А мама умерла от рака в девяносто четвертом. А я с ее покойным мужем – ну, не очень… Поэтому я и не знаю ничего об Ассоль. Мне она не писала. Потерялись, обычное дело…
Странное заявление, подумал Легат. Брат с сестрой в весьма взрослом возрасте потерялись и, судя по всему, навсегда.
Ассоль и Оса… Созвучно. Ассоль отучилась в Италии или где-то еще, начала петь, вернулась в конце девяностых в Столицу – с опытом, с именем, с биографией, и началась ее раскрутка, как певицы по имени Оса.
Она всегда была одной. Ибо родилась, выросла и поет теперь, не утихая. А то, что рядом с ней менялись… скажем так, фигуранты – Гумбольдт, Джуниор, – на нее это не влияло. Она во всех вариантах существовала сама по себе. И существует сама по себе, слава Богу!
– Ассоль знала о смерти Гумбольдта?
– Конечно. Но, скорее, теоретически. Она ж довольно маленькой была, когда он умер. Одиннадцать ей было. Или уже двенадцать, не помню…
– Ты знаешь, что Гумбольдт часто бывал в Столице в наше время? В последний раз – недавно… А вообще-то – в течение многих лет. Жил он здесь, жил. Или иначе: рос-рос и вырос…
Как-то нагромоздил, нагромоздил – черт ногу сломит. Бывал, недавно, в течение нескольких лет, жил…
Откровенно растерянный Джуниор спросил беспомощно:
– Как это? Он же умер…
Ассоль разделывала курицу, укладывала куски по тарелкам, добавляла гарнир, но в разговор не вмешивалась.
– Он умер, как вы сказали, в октябре восемьдесят четвертого. Получается, что он дожил свою первую жизнь – с диссидентством, с судом, со сроком за несуществующие преступления – до две тысячи седьмого года. А в две тысячи седьмом ушел обратно – на дистанцию в сорок ровно лет. И прожил еще четырнадцать лет – как бы заново. Не просто заново – по-иному! Этот ход – из настоящего в прошлое и наоборот – имеет дистанцию ровно в сорок лет. Постоянно. Так что до две тысячи седьмого года ты жил с ним в одном городе. Два Гумбольдта, которые до его появления у вас дома, были одним Гумбольдтом. То есть тобой…
– Он жил здесь и ни разу не был у нас… – растерянно сказал Джуниор, а Ассоль спокойно добавила:
– Значит, не хотел.
– И часто он здесь бывал? – спросил Джуниор.
Легат чувствовал, что Джуниора задело его сообщение.
– Не часто, но всегда по делу. Он работал на Контору.
– Гумбольдт? На Контору? Этого не может быть!
– И тем не менее так было. Думаю даже, что работал он добровольно.
– Не понимаю… А смысл, смысл?..
– Когда он здесь жил, он был Гумбольдтом и понятия не имел о твоем существовании. Он только тогда понял, что здесь, в нынешнем дне, вас окажется двое, когда вернулся к тебе в шестьдесят седьмой год с благородной миссией спасти тебя от его судьбы. Тогда он и стал работать на Контору и мотаться из семидесятого в десятый. И бывая здесь, в сегодня, он уже понимал, что ты – есть… Думаю, что он просто боялся встречи с тобой.
– Но почему?
– Да потому что он намечтал себе одного себя, а ты вырос другим. И он это окончательно понял еще тогда, в семидесятые. Плюс Ассоль в твоей жизни появилась. Ему бы порадоваться за тебя, а он… Потому, наверно, и болеть начал. И умер…
– А как он жил здесь? Один? Где работал? И вообще, где жил? Мы ведь в одной и той же квартире уже сто лет обитаем… А он?
Сказать про «эффект бабочки»? Долго и неубедительно для здравого земного человека.
– Не знаю. Снимал, наверно… Я вообще про Гумбольдта мало знаю. И с ним лично едва знаком. Он, как я полагаю, случайно обнаружил проход из семидесятого в десятый и наоборот, был задержан тамошними конторскими, и ему ничего другого не оставалось, как согласиться на сотрудничество.
– А потом?
– Потом он сумел сделать все, чтоб я заменил его. Впрочем, ему было все равно – кто. Я просто по дурости подвернулся…
– Кому подвернулись?
– Все, проехали. Ни тебя, ни меня эта история уже не колышет. Так давайте выпьем за Сегодня, и только Сегодня. И за вас обоих – это уж лично пью…
– И еще немножечко за Завтра, – тихонько добавила Ассоль. – За то, чтоб оно у нас было и чтоб было хорошим и добрым к нам.
Женский сентиментальный тост.
Но кто бы возражал?..
14
Вышел во двор, потом – на проспект. Господи, какой вечер обалденный! Теплый, тихий, ни один листок на тополях не шелохнется… Хотя ученые утверждают, что все деревья в Столице – от тополей до лип – смертельно больны, вылечить их невозможно, потому что кругом – сплошная химия. Не исключено. Но почему ж они тут, на Проспекте, так свежо выглядят? Все зеленое и живое. Или это тоже – химия? Как же она, однако, всесильна!..
Мобильный в кармане зазвенел.
Глянул на окошко: жена звонит.
Нажал кнопку:
– Весь внимание.
– Ты где? – спросила жена.
По телефону она разговаривала короткими фразами и командирским тоном. И то оправданно: телефон, по большей части – рабочий инструмент, вот она и чувствовала себя на работе. Даже дома.
– Стою на Проспекте, дышу воздухом.
– Где ты там воздух нашел?..
