class="p1">Задумался волк. Этих и не докличешься, да и чем ещё помогут, если им от реки не отойти? Вон, Марьяшу-то они уберечь не в силах, его просят.
Да как знать, может, их помощь однажды и пригодится. И Рада к нему добра была, негоже покидать её дочь в беде. Поглядеть бы ещё, не общий ли у них враг.
Согласился он, кивнул и потрусил к Белополью. Только и сам не знает, что он сумеет, ведь люди едва завидят волка без цепи, без клетки, тут же псов на него спустят, набросятся с вилами да топорами. Да ещё там, где Марьяша живёт, заборы высокие, крепкие — не перемахнёшь, нигде не спрячешься…
Спит Белополье. Пробирается волк закоулками, ползёт под стенами да плетнями. Ждёт, когда ветер задует, качнётся вишня к вишне, тень к тени — он с тенью и прошмыгнёт. Всё же псы учуяли, подняли лай, загремели цепями. Глотки рвут, от дома к дому весть передают:
— Чужак, чужак! Хватай, дери шкуру! Бей, бей!
Вот уж люди, слышно, покрикивают. Затаился волк за чьим-то сараем в малиннике, не дышит, сам думает, как выбираться, если бежать придётся. Может, кто и припомнит потешного волка, не тронут, станут искать хозяина — а может, и нет.
Выждал сколько-то. Крики будто затихли, псов утихомирили, только у Нижних ворот ещё, слышно, перелаиваются лениво. Тут волк на брюхе пополз, оставил немало шерсти в цепком малиннике, да и дёру дал. Бежит, сам думает, где бы ему укрыться, чтобы следить за двором, где царёв побратим живёт. Может, где и лаз сыщется, не то под ворота скользнуть…
Глядит — что такое? — у Тихомирова дома стоит кривая телега, двух колёс не хватает, к забору жмётся. Тут же рассохшаяся бочка. Кто-то во двор влезть хотел, что ли? Да забор высок, столбы пригнаны плотно, негде и ноге зацепиться. Не вдруг и перелезешь.
Забрался волк под телегу. Если кто нарочно сюда не глянет, его и не заметят. Место удобное, с двух концов выскочить можно, дорога широка — две телеги разъедутся, а уж один волк и подавно прошмыгнёт. Решил он, что здесь ему ждать хорошо, улёгся, да и задремал чутко, настораживая уши на каждый шум.
Едва петухи запели, слышит — ворота отворились. Марьяша выглянула, осмотрелась и тихонько вышла наружу. Вёдра на коромысле несёт, по воду пошла.
А уж небо сереет, день зачинается. Волк решил подождать, не ходить за Марьяшей, ведь люди увидят, да и она заметит, ещё испугается. Она по широкой улице пойдёт, мимо торга, мимо постоялого двора — что с нею станется?
Опустил он морду на лапы и вновь задремал. Слышит сквозь сон, будто свист. Да мало ли кто свистит…
А вот будто девичий крик.
Вскинул морду волк, прислушиваясь, а там выскользнул из-под телеги и припустил за Марьяшей. За угол свернул, видит, ей дорогу заступили.
— Попалась, — кричат, — ведьмина дочь! Из-за вас, поганых, нам житья нет.
— Ишь, к реке идёт с водяницами шептаться да указывать, какое дитя подменить!
— Мимо мово двора-то надысь прошла, курёнки нестись перестали! У коровушек ночами молоко сосёт!
Людей не шибко много: на дороге трое парней, да баба с девкою за забором. Только вёдра-то Марьяшины уже по земле раскатились, она сама коромыслом отбивается, пятясь, а её за руки да за косу ловят. Вот полетела в неё гнилая репа, а вот и камень — добро, что едва задел, в голову метили.
— Средь честного народа смеешь ходить, проклятая! — надрываясь, завопила девка и опять наклонилась за камнем. Они уж, видать, приготовились, поджидали.
Волк мигом доскочил до парней и всем весом обрушился на одного. Тот, не устояв, с криком грянулся оземь. Второй отбежал, крича девке:
— Камнем, камнем его приложи!
Но та визжала, прижав к щекам ладони, и ничего не слыхала. Баба — видно, её мать — побледнела, как полотно, да в крик:
— Колдовка поганая, лихарка! Я-то всё видала, приметила, как ты шепчешь, нечистую силу кличешь! Сход соберём, уж я доложу, что тебе чёрт в волчьей шкуре прислуживает!.. Ой, люди добрые, сюда! Ой, люди, люди!
Третий парень стоял, растаращив глаза, и держал Марьяшу за руку. Она вывернулась, сделала быстрое движение, будто что-то метнула в сторону бабы, и гневно воскликнула:
— Молчи! Посмеешь хоть слово молвить, чирей на язык сядет! А тебе, — обернулась она к девке, рассыпав что-то незримое и в её сторону, — бородавки на нос, вот тебе, вот!
Заверещали тут баба с девкой, присели, за забором укрылись, воют. Парни тоже смелость порастеряли, пятятся. Волк на них наступает, щеря зубы. Крови нарочно решил не проливать, за кровь с него иной спрос будет, да эти уж и так готовы уйти через тын. Марьяша-то умна, не сробела, не замешкалась.
— Прокляну! Землю с вашего следа возьму да на воду брошу! — кричит парням, сама к земле наклоняется.
— Меня-то не проклянёшь, — неуверенно сказал один, — я соломы подстелил в сапоги!
— Будто она тебе поможет, — усмехнулась Марьяша, ещё только шаг сделала, и парней как водой снесло. — Бегите! — кричит. — Бегите! Ишь, храбрецы, вам бы с тараканами на печи воевать!
Огляделась она, подняла вёдра, улыбнулась волку, по голове его погладила, а после как уставит глаза на забор, что рогатины! Баба с девкою выглянули было, да так на землю и повалились, со страху стонут. Притопнула Марьяша, да и пошла к реке торопливо. Чёрный волк не отстаёт, у ноги бежит.
— Выручил ты меня, — говорит Марьяша. — Я ведь тебя помню, умный ты зверь. Да отчего ж ты один, ушёл от хозяина?
Она огляделась, видно, высматривая, не ищут ли волка, да его, понятно, никто не искал.
— Ежели хочешь, со мною покуда останься, — предложила она тогда. — Хозяин-то твой уж всяко прознает, где ты, придёт — тут я тебя и отдам.
Глаза её были прозрачными, зеленоватыми, как летняя речная вода, а улыбка совсем как у матери. Только поглядела — а уж будто приласкала, накормить да согреть пообещала. Холодному да голодному как отказаться? Да кстати её и постережёт.
— А ведьмою-то быть не худо, — говорит Марьяша. — Жаль, я не ведьма. Ну, может, хоть что и сбудется, хоть одна бородавка!
Сжала она губы, рыжую косу за спину закинула. Идёт, голову гордо несёт. На шум уж люди выглянули, да ещё парни вперёд побежали, понесли небылицы. Уж пошли толки да шепотки, да покуда рядом с Марьяшею чёрный волк, народ подходить боится.
Всё ж таки скоро они осмелели бы, может, спустили бы псов, оттого Марьяша торопливо черпала воду. В
