сюда ради нового проекта, задуманного как продолжение розысков хозяина чемодана, — она объясняет замысел колонки, где будет описывать свои посещения в компании какого-нибудь мужчины лондонских ресторанов национальной кухни: афганского, бразильского, китайского, датского, эфиопского…
— Откуда взялась такая идея?
— Из игры слов, как большинство хороших идей. Цикл статей будет называться «Вокруг света за восемьдесят свиданий».
Андре улыбается и подтверждает, что это свидание, а сам он не только уверенный в себе, но еще и романтичный человек. Анна поспешно меняет тему и рассказывает, что в пятницу идет на собеседование в Guardian и ей нужно представить там концепцию будущих материалов. Андре все еще многозначительно улыбается, поэтому она переводит разговор в совершенно другое русло и спрашивает его, в какой стране ему больше всего нравится работать. Но он в своем ответе, похоже, намерен ограничиться одним лишь кулинарным аспектом и очень хвалит еду в Юго-Восточной Азии, кроме Филиппин, где пища такая безвкусная, как будто национальные предпочтения в еде диктуют беззубые карапузы. Пока Андре говорит об этом, официант приносит заказ, и Анна с удовольствием видит, что ее блюдо — нечто среднее между карри и кебабом, что соответствует ее представлению о местонахождении Афганистана на карте.
— Ты больше не собираешься возвращать владельцам потерянные чемоданы? — интересуется Андре.
— Собиралась, но твое неожиданное сообщение о транзитном рейсе подорвало мой замысел. Теперь из этого уже не сделаешь интересную историю, а открывать международное бюро находок мне не хочется.
— Если тебя это утешит, то для меня потеря чемодана имела драматические последствия. В каком-то смысле из-за этого я расстался с девушкой. Или это помогло мне расстаться с девушкой. Может, статья все-таки получится?
Анна вся обращается в слух, и Андре начинает рассказывать о наводнении в Мозамбике и о самой горькой из всех своих командировок. В то время он жил в Женеве, работал в штаб-квартире ООН и встречался с девушкой по имени Айрис. Целый год его никуда не посылали — в мире все было безмятежно.
— Мы с Айрис встретились не через «Кисмет», а обычным способом, на вечеринке, и роман стал развиваться бурно и стремительно. Через две недели мы признались друг другу в любви, через месяц она уже жила в моей квартире, а через три завела речь о браке и детях, — уставившись в воздух перед собой, Андре трясет головой и говорит, что никогда не испытывал таких сильных чувств. Но разговор о женитьбе был преждевременным, Андре не противился в открытую, однако и не выражал восторга по поводу этой идеи и искал мягкий способ притормозить события. Айрис мгновенно заметила, что он изменился, и с тех пор каждый диалог о будущем, особенно связанный с его долгими поездками по работе за границу, превращался в ожесточенный спор. — Наконец она выдвинула ультиматум: «Хватит морочить мне голову, решись на серьезный шаг или хотя бы скажи, что я тебе нужна, а иначе давай разбежимся, пока не стало еще хуже».
Андре не понравилось, что его загоняют в угол — он не выносит безапелляционных требований, — и он рассудил, что раз Айрис так с ним обращается, она ему не подходит. Но в то же время молодой человек не мог решиться на окончательный разрыв, и когда случилось наводнение в Африке, получилось так, что решение было принято за него. Его отправили туда на три месяца, Айрис расценила отъезд Андре как пренебрежение ее чувствами, разозлилась и расстроилась до такой степени, что даже не попрощалась с ним.
— Уже через десять секунд в Африке я понял, что совершил ошибку. А на следующий день осознал, что это самая страшная, наиглупейшая ошибка в моей жизни. Это все равно как проснуться с похмелья и удивляться тому, что ты натворил накануне. Хуже всего оказалось то, что в ближайшие недели у меня не было доступа ни к телефону, ни к Интернету и связаться с Айрис не представлялось никакой возможности. Прикинь, каково это, когда хочешь вернуть человека, которого сам же и прогнал, и торчать в чертовой Африке, не в силах что-либо предпринять? Я даже письмо послать не мог! Я воображал, как она на другом конце света не получает от меня известий, думает, что мне на нее плевать, с каждым днем все больше меня забывает и наконец начинает ходить на вечеринки, встречаться с новыми парнями. Это сводило меня с ума! Словно стоишь на обочине дороги и наблюдаешь за аварией в замедленном темпе. Ты понимаешь меня?
Анна прочищает горло и серьезно и торжественно, будто стоит у алтаря, произносит:
— Да.
— Но я вознамерился вернуть Айрис во что бы то ни стало. Я решил по возвращении в Швейцарию сделать красивый жест. Один мой коллега нашел восхитительные жемчужины — они назывались голубыми, хотя были скорее лиловыми — и показал мне пляж, где их можно отыскать во время отлива. Айрис любила все, что связано с морем, — плавание с аквалангом, тропических рыб и прочее, — и в свой единственный за три месяца выходной я отправился на поиски жемчуга. Вышел один из маленького городка, где мы жили, нарушив существовавшие правила безопасности, пришел на пляж и увидел там бегающих вдоль воды собак — огромное множество бродячих псов.
Анне приходит в голову, что ей надо бы записать всю историю, ведь из этого рассказа и в самом деле можно сделать увлекательную статью, но она боится, что блокнот и ручка разрушат настроение, и полагается на свою память. Андре продолжает: товарищ говорил ему, что жемчуг лежит в гладком влажном песке на месте, где отступила вода, но именно там прыгали собаки: видимо, охотились на мелкую рыбешку. Шелудивые и явно больные псы были агрессивны, как все собаки в Африке. Но мысль об Айрис заставила молодого человека вернуться к лесу, найти корягу и подойти к воде, держа кусок дерева, как бейсбольную биту.
— Собаки не испугались и двинулись ко мне. Я не был уверен в том, что они бешеные, но такую вероятность исключать не стоило. Я стал замахиваться на них палкой, размахивал ею, как сумасшедший. Одного пса ударил по лапе и, вероятно, сломал ее, но это возымело действие: он заскулил, и другие тоже отступили, однако ненадолго. Так что мне пришлось плясать на отмели, высматривая жемчужины, в то
