впрочем, тут же его смело чем-то невообразимо-восхитительным. И меня поцеловали, грубо, мучительно, будто наказывая за то, в чем не было сил бороться самому. И я отвечала со всем рвением, на которое была способна. Целовала, кусала, терзала мужские губы так, как в своё время делал он. Но неожиданно мужчина изменил поцелуй. Невероятно нежно обхватив моё лицо одной рукой, а второй притянув к себе на колени, Элисар начал ласкать мои губы, трогая языком снова и снова, извиняясь за всю ту грубость и заставляя принять и подчиниться.
Сбитая с толку такой резкой сменой поведения, я разом утратила свою дикую раскрепощенность и смущённо позволяла себя целовать, плавясь под чуткими мужскими руками как воск свечи.
Вот только стоило этим самым рукам скользнуть под платье, чтобы невесомо огладить бедра, как я резко пришла в себя и решительно отстранилась.
— Элисар, стой, — но, увы, мужчина меня будто и не слышал, лишь сильнее сжал, притягивая ближе. Пришлось вытянуть руки, чтобы хоть как-то отвоевать себе немного пространства, ведь близкое нахождение мужчины и его прикосновения напрочь лишали меня разума.
Вскоре мое трепыхание дало плоды, но не те, на которые я рассчитывала. Элисар начал раздражаться.
В одно мгновение я оказалась прижата к кровати, с заведенными кверху руками.
— Ну что, хочешь поговорить? Поговорим, — недовольно рыкнул мужчина, с удобством устроившийся сверху и легко удерживающий меня от любой попытки сбежать, — Что ты опять успела надумать за эти краткие мгновения, в которые ты вообще должна была быть не в состоянии думать? Что именно тебя сейчас не устраивает?
— Меня… все устраивает, — пришлось признаться мне, — Но ты сам подумай, что мы сейчас здесь устроили. Это… не правильно! Да Хассир нас обоих прибьет, когда узнает! Ты же мой дядя, в конце то концов!
— Ага… то есть дело только в морально-этической стороне вопроса? — удивленно хмыкнул мужчина, — И все? Ну так, правильная моя, вспомни, что никакие мы с тобой не родственники. Будь ты даже настоящей дочерью Хассира, ничего родственного у нас с тобой не было и быть не может, и это должна понимать как ты, так и мой брат. Но если дело совсем в другом, и я просто недостаточно тебя привлекаю — так и скажи.
— И что, в таком случае? — невинно полюбопытствовала я, и в следующую секунду у меня сбилось дыхание от того, насколько порочная ухмылка скользнула по мужским губами.
— В таком случае, — медленно склоняясь ко мне мурлыкнул мужчина, — Я, — поцелуй в губы, — Докажу тебе, — легкая дорожка поцелуев по шее, вызывающая у меня невольную дрожь, — Насколько ты, моя сладкая, ошибаешься, — легкий укус в вершину чувствительной груди, и последующий за этим мой невольный стон.
Кажется, это и стало концом моей железной выдержки. Меня также потянуло на откровения.
— Элисар. — боже, неужели этот томный хриплый голос — мой? — Не нужно ничего доказывать. Я… я признаюсь. Я проиграла. Я не могу думать ни о ком, кроме тебя. Один взгляд твоих невообразимо притягательных глаз вызывает во мне то, чего я не испытывала ни разу в своей жизни. Я… я не хочу, чтобы ты останавливался. Только не сейчас.
— Лиэра-а… — хриплый полустон, полный непонятных мне эмоций и очередной поцелуй в шею, — Я искренне считал, что сдохну, пока дождусь от тебя этих слов. Столько времени впустую. Столько нервов. А ты, все это время, строя ледяную королеву, оказывается, сгорала по мне! Я… я ведь тебя теперь не отпущу, ты поняла меня? — мужское колено вклинилось между моих ног, и я задохнулась от ощущений горячего тела на мне. — Я схожу с ума. Все время сходил с ума по тебе. Каждый день. Каждое мгновение. Все эти проклятые недели. Смотрел, и не мог отвести взгляда. А ты бросала в ответ холодные насмешливые улыбки. Знаешь, насколько это раздражало? — рывок, и шнуровка на платье разошлась, оголяя грудь.
— Что… что ты делаешь?! — ахнула я, всеми силами стараясь остановить собственное раздевание. То, что силы были не равны, я поняла тут же, так как остатки платья на мне просто разорвали.
— Что я буду делать? — ленивая усмешка, полный голода взгляд, и невероятно сексуальные нотки в голосе, которые раньше я и не слышала, — Я собираюсь делать все, о чем столько времени мечтал. Вдыхать твой запах. Касаться. Везде. Слушать твои потрясающие стоны, — влажное прикосновение языка к груди и тот самый невольный стон, что я просто не в силах сдержать, — Я собираюсь тебя любить, моя хорошая, если ты еще не поняла. Конечно же, ты можешь попытаться сказать мне «нет», — и он слегка укусил меня в нежное место над ключицей, вызвав невольную дрожь, — Но мы оба понимаем, что этого не будет.
И я сдалась. Заткнула робкий голос разума и сама подалась навстречу мужчине, целуя и, кажется, окончательно сходя с ума. Удовольствие доставлял даже сам процесс приближения к мужчине, когда его глаза становились все темнее, а дыхание прерывистее. Если быть точной, Элисар, кажется, вообще переставал дышать.
Впрочем, долго мне наслаждаться собственной властью не дали. Дядя поцеловал сам, так как это делал только он: жадно, грубо, и невероятно правильно. Каждое движение рук и губ, каждое ощущение сильного мужского тела, заставляли терять меня остатки выдержки.
Желание чувствовать под собой оголенную кожу было столь невыносимым, что я резко дергала пуговицы, рвала рубашку и, как сумасшедшая, приникала к потрясающему тросу, вылепленному долгими годами тренировок и боев. Боги, я ведь так давно этого хотела! Прикасаться к нему, ощущать насколько твердые мышцы под гладкой, белоснежной, с графитовым оттенком, кожей. Вдыхать запах — как же потрясающе он пах!
Видя, как от моих движений вздрагивает и задыхается мужчина, я чувствовала себя практически всемогущей.
Не разрывая поцелуя, Элисар жадно притягивал меня к себе, а я с удовольствием зарывалась пальчиками в удивительно мягкие рыжие волосы, что в свете заходящего солнца горели пожаром. В какой-то момент я охнула, ощутив горячие пальцы на внутренней стороне бедра, но это прикосновение дарило столько новых ощущений, что я не стала сопротивляться. Не стала и тогда, когда мужчина принялся торопливо стягивать с меня остатки одежды и белья, обнажая как можно больше кожи, словно прикасаться ко мне для него было жизненно необходимым.
Мы горели. Оба. Неистово и необратимо, как рыжие волосы мужчины в пламени заходящего солнца.
Мы задыхались. Дышали одним раскаленным воздухом на двоих.
Мы цеплялись друг за друга. Жадно. Яростно. Торопились, трогали, любили губами, пальцами, кожей. Всем своим существом.
А потом, в какой-то момент пришла боль, и заглушившее ее ощущение невероятного
