и клятые «золотопогонники» побегут, не выдержав пролетарского напора.
И уже за Калачом дивизию нагнали два совершенно непохожих друг на друга человека. Непохожих, хотя посланы были одними и теми же инстанциями.
…– Товарищ Шульц! Ирина Ивановна! Vi tsufridn ikh bin! [36] Товарищ Жадов!..
– Яша! Товарищ Апфельберг! – ахнула Ирина Ивановна. – Какими судьбами?
Яша Апфельберг, начальник отдела печати в ВЧК (хотя теперь, скорее всего, уже бывший начальник), широко улыбался с саней, размахивая руками. Был он в добротном полушубке, добротных валенках, с кобурой на поясе, правда, видно, что оружие носить он как не умел, так и не умеет и привычки к нему не приобрёл.
– Ах, Ирина Ивановна, Ирина Ивановна! – Яша галантно расшаркался прямо среди растоптанного грязного снега, поцеловал товарищу Шульц руку (чем вызвал, мягко говоря, неласковый взгляд комиссара). – Ну что там за жизнь, в этом Питере? «Вена» закрылась. Из газет выходят только «Правда», «Известия», ну и ещё пара городских, так там одно и то же. Отделу печати делать нечего, работать не с чем и не с кем. Скучно мне стало в столице, дела хочется!.. Пошёл к товарищу Ягоде, попросился на фронт. Генрих Григорьевич – к Льву Давидовичу; товарищ Троцкий собственноручно резолюцию начертали – «разрешаю». Я в военное министер… то есть в военный наркомат. Там спрашивают – куда хотите? Я им, про вас памятуя, – если можно, товарищи, то в пятнадцатую стрелковую. Отлично, говорят, там как раз нужен зам начдива по политической части. То есть теперь это я у вас комиссаром буду, Миша.
– Комиссар у комиссара, – улыбнулась Ирина Ивановна.
– Что-то в этом роде, – разулыбался Яша. – Вообще-то нужна нам фронтовая газета, чтобы бойцы не от баб базарных все новости узнавали, а от нас, из проверенного источника.
– Отличная идея, – согласилась товарищ Шульц. – Вот только где мы возьмём…
– А я уже всё достал! – жизнерадостно сообщил Яков. – Походная типография гвардейского корпуса, в превосходном состоянии, vos gelt iz felndik![37] Только… – он вдруг слегка приуныл, – ехал тут со мной из Питера ещё один типчик… тоже по вашу душу, в вашу дивизию… да я его опередил. Мрачный очень типчик. Я бы с ним в «Вене» за один столик не сел. Ну да ничего, живы будем – не помрём, всех одолеем!..
Тот самый «мрачный очень типчик» догнал штаб дивизии на последнем привале перед «фронтом», в селе Новая Криуша.
Был он худощав до такой степени, что казался измождённым. И носил он, в отличие от жизнерадостного и щеголеватого Яши, не полушубок, а старую солдатскую шинель, видавшую виды, кое-где с подпалинами от походных костров.
– Штокштейн, – представился он, протягивая сухую, но крепкую ладонь. – Эммануил Штокштейн, прислан в дивизию для образования при штабе её особого отдела. Вот мой мандат, подписан лично Львом Давидовичем.
Сидели они в избе, село до предела заполнили войска, и даже для штаба дивизии свободный угол едва нашёлся. Жадов при свете коптилки внимательно изучил протянутый мандат, передал Ирине Ивановне.
– Что ж это за «особый отдел» такой будет? Что ввели его особым приказом – прочитал в мандате вашем. Но то – бумага; а на деле как?
– А на деле, – без улыбки сказал Штокштейн, – это прежде всего борьба с вражеской агентурой, белогвардейскими шпионами, саботажниками, вредителями и прочим контрреволюционным элементом. В армию, как вы знаете, влилось немало бывших офицеров старого режима. Меры по привлечению военспецов оказались весьма эффективны… но вот преданность этих кадров делу революции вызывает у ЦК партии и всех думающих большевиков обоснованные сомнения. Если товарищ комиссар, – кивок на Яшу Апфельберга, – должен следить за моральным состоянием бойцов и командиров, не допуская отклонений от линии партии, то особый отдел обязан обеспечить абсолютную верность всех привлечённых, помимо задач борьбы со шпионажем, о чём я уже говорил.
– У нас военспецов этих ваших нет, – нахмурился Жадов. – Я вот – питерский рабочий, товарищ Шульц – учительница. Командиры моих полков – харьковский пролетариат, как и остальной личный состав, кроме того бата… то есть полка, что прибыл с нами из столицы. Бывших офицеров в наличии не имеется.
– И очень плохо, что не имеется, кстати, – с ледяным спокойствием сказал Штокштейн. – Громадное большинство наших последних успехов связаны именно с грамотными действиями соответствующим образом мотивированных военспецов.
– Каким же образом они «мотивированы», товарищ Штокшейн? И, кстати, как вас по отчеству?
– Иоганнович, – холодно ответил тот. – Мы из немцев, как и вы, товарищ Шульц, насколько я понимаю. А как военспецы мотивированы… многие служат за паёк, другой работы им не предоставляется. У иных же семьи в заложниках. Не у всех, конечно. Но у известного числа. Угроза, как известно, зачастую сильнее её осуществления. Все знают, что их родные и близкие могут оказаться… там же, где уже оказались другие. Действует, поверьте, очень хорошо.
Наступило молчание.
– Для исполнения полученных директив, – очень официально продолжил Штокштейн, – вам необходимо выделить мне в подчинение взвод толковых бойцов. Политически грамотных, не подверженных колебаниям.
– Хорошо, – Жадов не смотрел в глаза собеседнику, только на его рукав, где красовалась одинокая красная звезда.
– Что ж вы на мои знаки различия так глядите, товарищ начдив? – усмехнулся Эммануил Иоганнович. – Небось спросить хотите, отчего я звезду не спорол, как иные мои не слишком твёрдые в убеждениях товарищи?
– Нет. Ничего спрашивать не хочу, – отрезал Жадов, однако Штокштейн его словно не слышал:
– Да, беляки зверствуют, комиссаров в плен не берут, или убивают на месте, или замучивают. Вот вы, товарищ Апфельберг, кстати, вы свою-то звёздочку не спороли? На месте, нет?..
Яша оскорблённо потряс левой рукой: комиссарская звезда красовалась, где положено.
– И не надо меня в трусости тут обвинять с порога! – бросил он негодующе.
Штокштейн пожал плечами.
– Иные мне объясняли, что главное, мол, дело делать и убеждённость в сознании иметь, а знаки различия, дескать, «нас выдают» и «врагу работу облегчают». А я так скажу – бойцы видеть должны, что мы, настоящие большевики, ни мук, ни смерти от рук белой сволочи не боимся. Тогда и вера нашим словам будет. А вот вы, товарищ Жадов, вы-то звезду не носите, как я погляжу…
– А я никогда «комиссаром» в этом смысле и не был, – покраснел Жадов. – Я батальоном командовал. Название должности такое было, да. Но и только. Я и звезду-то никогда не получал!
– Я могу поделиться, – усмехнулся Штокштейн. – Как удачно, что у меня с собой запас!
– Прекратите, Шток-как-вас-там! – вдруг вышел из себя Яша. – Прекратите эти дурацкие провокации! Вы ещё предложите каждому бойцу на себя звезду нацепить! Так она у них и так есть, на
