в бой — и ты тоже, если будешь честен с самим собой.
— Мы справлялись, без тебя. Мы убили Аруниса, без тебя.
Волшебница молча посмотрела на него. Пазел встретился с ней взглядом, совершенно не уверенный, отстаивает ли он какую-то жизненно важную истину или просто выставляет себя дураком. Они также позволили Арунису выпустить Рой на волю.
— Работа должна быть сделана, мальчик, — беззлобно сказала она. — Это стоит того, чтобы пожертвовать жизнью. Любой жизнью.
— Разве это не то, что вы планировали, ты и Рамачни? Чтобы Таша вспомнила, приветствовала твое возвращение с воспоминаниями за тысячу двести лет? Приветствовала свою смерть, другими словами?
Эритусма снова рассмеялась, но теперь в ее смехе была горечь.
— Гений, — сказала она. — Он видит наши порочные сердца насквозь! Послушай меня: Таша Исик никогда не должна была умереть — но я должна.
Он ошеломленно уставился на нее. Старая женщина вздохнула и потерла затылок:
— Считай, что разум Таши Исик состоит из двух комнат. Первая — это место, где обитает ее душа. Она контролирует ее тело, ее чувства; она полностью за все отвечает. Вторая — мое глубокое убежище, моя пещера. Я вольна покинуть ее — но если бы я это сделала где угодно, только не здесь, где время остановилось, я бы рассеялась, как дым на ветру: наконец-то по-настоящему мертва. Конечно, тебе бы это понравилось.
— Нет, — сказал он.
— Просто посмотри на свое лицо. Ты бы разразился песней. Ты, Макадра, призрак Аруниса и Ночные Боги, ожидающие, чтобы заселить Алифрос, когда Рой выполнит свою работу. Я умею читать по лицу, мальчик. Я знаю, ты желаешь мне смерти.
Пазел повернулся и подошел к котлу. Огонь стал гораздо слабее — увядающий цветок в сером венке из пепла.
— Ты не можешь читать по моему лицу, — сказал он. — На самом деле я вообще не знаю, что ты умеешь делать, кроме как говорить и лгать.
Глаза волшебницы вспыхнули, но Пазел обнаружил, что на самом деле он ее не боится. У нее были свои планы. Она будет их придерживаться. Сколько ни сыпь на нее оскорбления — ничего не изменится.
Через мгновение Эритусме опустила глаза:
— Нам не следует ссориться. Мы союзники в величайшей битве со времен Войны Рассвета. Битвы, в которую меня втянули двенадцать столетий назад, когда я была немногим тебя старше. Еще до того, как я заподозрила, что могу быть волшебницей. Нет, я пока не могу умереть. И Таша Исик не может.
Она ткнула в него костлявым пальцем:
— Следи за ней. Она испытывает искушение себя уничтожить. Она думает, что если она утонет или задохнется, это позволит мне вернуться, но это неправда. Это будет конец для нас обоих.
И Таша действительно погибнет, если мы попытаемся разделить одно сознание — слиться в единое, неделимое существо. Как ты уже догадался, ее душа просто утонет в моей. Видишь ли, она действительно маленький отросток от моего древнего стебля. Но у этого отростка выросли корни, листья и ветви. Ее душа исходила от меня, но в конечном счете ты совершенно прав, мальчик: она больше не часть меня. Ее душа крошечная, но цельная, сама по себе. Как ты узнал?
Воцарилось молчание. Волшебница оглядела его с ног до головы.
— Не имеет значения, — сказала она. — Просто послушай, ради любви к Рину: душа Таши и моя собственная всегда должны пребывать в разных комнатах. Но мы все еще можем пройти по коридору.
— По коридору?
— Между двумя комнатами ее разума. Между вместилищем сознания и моей темной пещерой. — Она развела руками. — Ну вот, теперь ты знаешь все. Великий гнусный план сводился к следующему, мальчик: чтобы наши души поменялись местами, пока эта проклятая битва не будет выиграна. Присядь, пожалуйста.
Пазел просто посмотрел на нее:
— Поменяться местами, пока не мы разберемся с Нилстоуном?
— Пока я не разберусь.
— И что потом?
Эритусма отвела взгляд, разглядывая висящие листья, застывшую фигуру Таулинина на вершине холма, немигающие звезды.
— Потом, — тяжело произнесла она, — я призна́ю правоту того, что ее мать сказала мне в самом начале: моей долгой жизни пора заканчиваться. Потом я оставлю обе комнаты Таше Исик, и пусть ветер унесет мою душу, куда пожелает.
— Ты это обещаешь?
Она бросила на него испуганный взгляд:
— Я обещала позволить Таше свободно выбирать. — Воцарилось неловкое молчание. Чего-то не хватает, подумал Пазел. Она лжет или просто что-то утаивает?
— Если то, что ты говоришь, правда, — спросил он, — если Таша хочет скрыться и позволить тебе вернуться, если она умоляет об этом — тогда почему, во имя Питфайра, этого не произошло?
Волшебница наклонилась вперед, ее глаза горели яростью.
— Потому что, — сказала она, — кто-то или что-то отгородило комнату Таши стеной, в которой находится ее душа, и эта стена тверже, чем демон-камень у нас под ногами. Я не могу войти. Таша не может выбраться. И вполне возможно, что девушка сама воздвигла эту стену, чтобы отгородиться от мира, как наутилус или улитка.
Пазел почувствовал прилив паники. Внезапно он понял, что будет дальше. Она собиралась попросить его помочь ей разрушить эту стену. Чтобы одолеть Ташу. Она сказала, что все зависит от него, что они потерпят поражение, если он откажется. Вот почему она попросила об этом его — того, «кто все время пытается спустить ее бриджи».
Потому что Таша доверила бы ему свою душу.
Он подошел к котлу: остались только тлеющие угли. Он опустил руку и не почувствовал жара. Их время почти истекло.
— Я не могу этого сделать, — прошептал он.
— Вероятно, — вздохнула волшебница.
Он моргнул:
— Разве ты... разве ты не хочешь, чтобы я ее убедил?
— Ты, что, тупее тупых, Паткендл? Она уже убеждена. Она хочет, чтобы я вернулась. Беда в том, что никто из нас толком не знает, что мне мешает. Узнай природу этой стены — вот о чем я прошу. Ты, Таша, Рамачни и селки — вы должны узнать, как она образовалась, и как, во имя Рина, мы можем ее уничтожить.
Внезапно Пазела осенила мысль:
— У меня осталось одно Мастер-Слово.
— И могучее; я чувствую это отсюда. Слово, которое «ослепляет, чтобы дать новое зрение». Возможно, в этом что-то есть. Когда стена рухнет, Таша почувствует некоторую боль, и твое слово может
