кто же в нём живёт, а Женевьева-свет Ивановна, а руки-то у неё, как золото чистое, а глаза-то как яхонты заморские, и что-то ещё, и как-то очень гладко у неё выходило, загляденье просто. Прямо вспомнилось, что в прошлой жизни был телефон, и на него всё снимали, а тут – только сохранить в памяти, никак иначе.
- Женевьева, ты тоже певунья, я помню, - улыбнулась Ульяна.
- Я подумаю, - кивнула я.
Платон Александрович под гитару спел о чёрных очах, которые не забыть, если увидел хоть раз, а я подумала – всё одно пропадать, так отчего не прямо сразу?
- Не дадите ли гитару, Платон Александрович?
- С огромным удовольствием, - то протянул инструмент.
Не пела я давно, не играла ещё давнее, но вдруг не опозорюсь? Наверное, от меня не ждут больших умений, если Женевьева не пела? Потому что пальцы-то отвыкли от струн!
Я с юности люблю романсы. Но Женя не любил их категорически, кривился и хмурился, и я забросила. Но сейчас-то никто не станет кривиться!
И я взялась петь про белой акации гроздья душистые, скорее немного подыгрывая себе, чем полноценно аккомпанируя, но – как уж смогла. Руки-то тряслись.
Однако, встретили моё сольное выступление весьма благодушно, просили ещё. Ещё – потом, нужно тренироваться, вот.
Что, выходит, жизнь есть и на краю мироздания, так? И не самая худшая, так?
У меня есть отличный дом, печь топится, вокруг если не одни лишь друзья, то расположенные ко мне люди, их тут есть сколько-то. Значит, будем жить.
44. Покуда земля ещё вертится
44. Покуда земля ещё вертится
Анри сидел за столом и дивился.
На новоселье маркизы Женевьев дю Трамбле в поселении Тихая Гавань стол ломился от еды. Но эта еда разительно отличалась от знакомых ему королевских пиров, и обитателям королевского дворца в Паризии, наверное, и в голову не могло прийти такое есть. Поварам – приготовить, и слугам – подать.
Тут же за стол набилось несколько десятков человек, и все ели да нахваливали. И если он что-то понимал – часть закусок принесли гости, а остальное было приготовлено на здешней кухне… маркизой и соседками? Или она только командовала, она умеет?
Маркиза сидела рядом с ним, благосклонно на всех глядела, не морщила нос, не кривила губы, ровно всем улыбалась. И сыновьям её прежней домохозяйки, которые уже крепко выпили и говорили несколько громче, чем следовало бы. И каким-то, очевидно, соседкам, что пришли, сели и придирчиво осматривали зал. А что тут пока осматривать-то – чисто, да и всё, и окна занавешены. Но если Анри что-то понимал в маркизе – та сделает всё так, что будет и удобно, и элегантно, и тепло, и сделает очень скоро.
Да, в доме было тепло – топилась печь, а сейчас ещё и надышали, уже открыли дверь на улицу, потому что не просто тепло, а ещё и душно. Клонило в сон, и после всех событий последних дней это ничуть не удивительно, ведь времени отдохнуть выпало очень мало. Это здесь нежить, а наверху – обычная жизнь крепости. И против нежити солдаты никак бы не помогли, потому что магических способностей не имеют, разве только ещё кого-нибудь бы сожрали и увели. Так что – хорошо, что их тут не было.
О, вот, кажется, запели. Конечно, магический обряд позволял понимать всё, что говорится, и даже правильно на это отвечать, но какие-то тонкости, наверное, оставались недоступны. В песнях и слова ставились не по порядку, а как-то, и выходило всё равно хорошо. И бывало, что изменялись эти слова так, что с ходу не признаешь, но – красиво. И сейчас сестра купца Васильчикова пела что-то заздравное про маркизу, называя её по-местному, ей отстукивали ритм ложками. Вот диво-то!
Дальше пели ещё и ещё, а Арни не знал здешних песен, и мог только слушать. И думать.
Сегодня с утра случился внезапный и внеплановый вызов из дома. Домом здесь следовало считать всю Франкию разом, не размениваясь на отдельные её части. Анри ожидал связи ещё только через две недели, как примерно и договаривались, но ощутил зов сегодня на рассвете.
Его дозвался учёный из Академии мэтр Камю, а говорил с ним герцог де Лок, один из старых придворных, начинавших ещё в пред-предыдущее царствование, и знавший Анри с детства.
- Анри, дома неладно. Я сам не знаю, для чего вам об этом говорю, вы всё равно не сможете вернуться и что-либо сделать. Но – от странной болезни скончался принц Франсуа, третьего дня. Признали отравление, но никто не смог назвать яд. Он был самой мощной и сильной опорой трона, он умел говорить и с третьим сословием в парламенте, и с чернью на улицах, и с простецами, и с магами. И защититься тоже умел, и защитить, в случае чего. Его величество Луи, да продлит господь его дни, не способен ни на что из названного. На улицах толпы недовольных, парламент требует больше прав, его величество не готов говорить с депутатами и предоставлять им какие бы то ни было дополнительные права кроме тех, что они уже имеют, даже если они думают, что им этого не достаточно.
Вообще, что-то такое и начиналось накануне отъезда Анри сюда – беспорядки в столице, изменнические речи в парламенте. Но тогда у короля имелся младший брат принц Франсуа, который мог и в парламенте сказать, и толпу на улице разогнать, не прибегая к пушкам. А теперь, выходит, нет. Но Анри в самом деле не имеет возможностей для возвращения. Если он попросит завтра увезти его отсюда, его, конечно, увезут. Хоть Васильчиков, хоть Вороны, хоть кто-то другой. И путешествие займёт… сколько? Полгода? Год?
- Подумайте, как открыть сюда двусторонний портал, - сказал Анри герцогу де Локу. Должны быть возможности. Пока же…
Он отчитался о том, что произошло на вверенной ему территории за два месяца. Как занимались обустройством, как привели в себя личный состав, как бились с нежитью.
- Тёмная тварь? – оживился учёный академик. – Настоящая тёмная тварь? Вы очень рисковали, господин герцог.
Герцог де Монтадор может быть и рисковал, но генерал франкийской армии и обученный боевой маг просто делал свою работу, он так и сказал.
- И тёмной тварью была уведена госпожа Ортанс Трезон, присланная сюда его высокопреосвященством Флери
