разом с маркизой дю Трамбле. Больше среди подданных его величества жертв нет.
- Его высокопреосвященство тоже отдал богу душу не так давно, - сообщил герцог. – Никто не знает, для чего ему была та Трезон, кажется, её муж и сыновья – казнённые преступники.
- Она тут ходила по деревне и везде совала нос, и, кажется, порочила перед местными маркизу, а маркиза успешно от неё отбивалась.
- А что маркиза? – тут же откликнулся де Лок. – Жива?
- Вполне, - кивнул Анри. – Обустраивает дом, оставшийся от графа Ренара. Позвала половину деревни на новоселье.
- Эта везде выйдет сухой из воды, - кивнул герцог. – Удивительно живучая особа!
Из воды, к слову, маркизу он, было дело, достал вполне мокрой. Но кому до того есть дело? И Анри не стал говорить, что маркиза ещё и с частью местной нежити договорилась. Слишком уж неправдоподобно сейчас всё это звучало – нежить, тёмные твари. Само по себе – очень даже, а вот в разговоре с де Локом о домашней политике – почему-то нет.
Зато он сказал, что нужны припасы, много. Потому что зиму ждут со дня на день, и на некоторое время прекратится подвоз продуктов местными. Поэтому – чем больше, тем лучше.
Герцог серьёзно отнёсся к просьбе, и в открытый портал Анри были выданы мука, солонина, копчёности, сыры, вино, яблоки и арро. И что-то ещё, интендант Дрю прямо плясал вокруг от радости. Теперь, говорит, всё выглядит не так плохо, как было.
Следующий сеанс связи назначили через месяц – что-то там должно было накопиться, какие-то энергии, необходимые для магического действия. Как только накопятся – так сразу же и сделаем, сказал мэтр Камю на прощание.
Разговор оставил тягостное впечатление, потому и не хотелось веселиться, совсем не хотелось. Выйти во двор, проветриться, что ли?
Анри бы уже и вышел, но вдруг неожиданно маркиза попросила у поручика Ильина гитару и заявила, что будет петь. Надо же, как бывает. И пела она весьма неплохо, что-то об ушедшей неповторимой юности. Ладно, пусть.
Он дождался, пока маркизе похлопают, и когда она встала, чтобы отдать гитару и ещё что-то сделать, тихо выбрался с лавки. Нет, с ним идти не нужно, он сейчас вернётся.
* * *
* * *
Пиршество шло своим чередом, а я поняла, что если сейчас не выйду глотнуть воздуха, то упаду прямо здесь. Печь протопили на совесть, а потом в дом набилась такая куча народу, что держись, и весь воздух выдышали, конечно же. Поэтому я отдала гитару, сказала, что сейчас вернусь, и пошла на двор. Пошла не в парадный выход, потому что там толпились мужики. В моей реальности они выходили бы покурить, тут я видела с трубками разве что Алексея Кирилловича, который, как раз, кряхтя, возвращался после подобного рода прогулки, и ещё соседа Фёдора, Марусиного мужа. А местная гранд-дама Федора Феоктистовна нюхала табак, и для того имела при себе инкрустированную перламутром табакерку.
В общем, я пошла типа на кухню, посмотреть что-нибудь там. На кухне сидели коты, как увидели меня – спрыгнули с лавки и ну тереться об ноги, мол, хозяйка, когда уже всё это сборище по домам пойдет, надоели, сил нет. Ничего, миленькие, терпите. Всё будет.
На заднем крыльце было даже относительно тихо. Ночь звёздная невероятно – красота, но из-за горы торчит кусок облачка, того и гляди, снег снова натащит. Эй, погодите, да, пусть Гаврила женится, свадьбу переживём, а потом уже и зиму можно включать!
Да-да, Гаврила. Или кто там ещё. Вспомнишь, а оно…
За углом дома говорили мужики. По голосам я опознала как раз Гаврилу – или это его братец Пахом? Они и сам похожи, и голоса у них такие же. И ещё там явно был тот самый мой сосед Фёдор, и ещё кто-то, кого я не знаю. Звуки говорили также о том, что кому-то было лень дойти до обустроенной в ограде будки с дыркой, но с этим я начну бороться уже в следующие разы. Вот будет лето – высажу цветы какие-нибудь везде, и пусть только какая-нибудь скотина попробует их обгадить, мало не покажется. Или тут нужно сажать лук и морковку? Ладно, зима покажет, что тут нужно.
И тут я поняла, что мужики-то не просто так трындят, а…
- Да ладно тебе, баба что надо, - говорил Пахом с мерзкой усмешкой.
- Да старая она, - это незнакомый мне голос.
- Это наши в таких летах старые, а эта – как огурчик, - хохотнул Фёдор. – Поёт и пляшет. Сама белая, ручки маленькие, не чета нашим.
Про кого это они?
- И домина у неё первый на деревне, вон какой, и Дормидонт говорил, что подвал тут, что надо. Можно брать на хранение что хошь, и барыши заколачивать.
- И вообще, тамошний король на кого попало не поглядит, уж наверное, в ней что-то такое есть, чего у наших нет, - снова Пахом, и снова с мерзким смешком.
- Так она ж маг. Как зарядит промеж глаз.
- Да какой она маг, как и наши бабы – так, грязь убрать да покой вечером подсветить. Это Платоша – тот настоящий маг, может промеж глаз, а она – так, помалу. Не боись!
- А за ней генерал с горы!
- Да он хромоногий, за здоровыми не угонится. И генерал-то на горе, а она тут. Прижать хорошенько – она и пикнуть не успеет. На ту гору не набегаешься. И баба твоя будет, и дом через неё. Потом бабу повезёшь покататься, летом, как лёд сойдёт, да и булькнешь, с кем не бывает? А дом тебе останется, и твоим старшим, - этого голоса я тоже не знаю.
- Да подсобим, если что, не дрейфь! – а это Пахом. – И того, зима долгая, всем захочется теплого бока в постели, ей тоже!
Ну приплыли, дорогие товарищи, мать вашу. Я, значит, ценный приз, а мой дом – лакомый кусок? Может того, уже зайти за угол, да промеж глаз?
Свет из-за забора резанул глаза. Я глянула – Алёнушка!
И не только я глянула.
- Алёнка пришла, пошли отсель!
- Тикаем!
- Ну её к бесу, утащит ещё!
Рассосались мигом. А я метнулась на
