Петр решил проверить свое предположение, повернулся и подозвал к себе Волкова, который маячил за спиной, увязавшись за императором в этой ораниенбаумской поездке.
Секретарь с самым заинтригованным видом подошел, и Петр сунул ему в руки бумажку. Волков проглотил ее за минуту и с разочарованным видом посмотрел на Петра.
— Что сие такое?
— «Клятвенное обещание служителей», принятое тридцать лет тому назад, при государыне Анне Иоанновне, — немедленно и четко доложил императору кабинет-секретарь.
— А ты его полностью соблюдаешь?
Секретарь замялся и стал топтаться с ноги на ногу. И со смущением тихо произнес:
— Ваше величество, простите меня покорно. Но вы стали уметь как-то отличать ложь…
— Умею, Дмитрий Васильевич! А потому советую мне более не врать, а от подношений отказаться. И тем паче от иностранных послов содержание получать, — от последних слов императора Волков стал белым, как мелованная бумага.
А Петр, понимающе посмотрев на секретаря, криво улыбнулся. Как он и предполагал, все его окружение работало на иностранных дипломатов. Практика такая была в то время широко принята…
— Присягу сию переделать немедленно. Сам лично у каждого приму ее, и сегодня же у поваров, кухонных и спальных служителей. И если кто солжет мне, то пусть на себя пеняет. Напомни всем — за ложь жестоко наказывать буду, сучьев и веревок в России на всех хватит. Ясно?!
— Да, государь.
— А тебе советую от подношений отказаться. Жалованье проси необходимое, но если брать при том начнешь, то не обижайся.
— Ваше величество, я все понял.
— Награды какие у тебя с собой есть? А то я не позаботился ранее подумать, а моряки зело отличились.
— Есть, государь, — Волков обернулся, и один из чиновников шустро принес небольшой ларец и застыл перед Петром, держа нетяжелую ношу на вытянутых руках.
Волков откинул крышку, и император, заглянув в хранилище, тихо присвистнул — богатства были собраны изрядные. Две большие серебряные вышитые звезды о восьми лучах каждая. На одной было написано русскими буквами: «За труды и отечество», и Петр, как любой нормальный историк, пусть и недоучившийся, узнал девиз ордена святого Александра Невского.
А мудреная латынь на другой звезде: «Amantibus Justitian, Pietateret, Fidem», была переведена в мозгу без замедления: «Любящим правду, благочестие и верность». То была звезда ордена святой Анны, награды, которую учредил его «отец» после смерти жены, матери императора Петра Федоровича.
Этот орден Петр Федорович привез в Россию и награждал им только своих голштинских подданных. Но награда не прижилась и со смертью императора вышла из обихода. И только Павел Петрович снова ввел этот орден в обращение, причислив его к общему капитулу российских орденов.
Кроме звезд, в ларце имелось множество других наград, но в глаза бросились два больших орденских креста для ношения на лентах. Первый крест с золотыми двуглавыми орлами между лучами был опознан сразу — орден Александра Невского. Такой же крест он вручил генералу Гудовичу позавчера в Петергофе.
Другой крест был покрыт красной эмалью, а между лучами были вычурные золотые завитушки. Петр перевернул крест на оборотную сторону. На белом медальоне в центре был начертан синий латинский вензель из четырех букв — A, J, P, F — с которых начинались слова девиза, начертанного на звезде. Правда, латинские начальные буквы, как он знал, имели и иное смысловое звучание — «Анна, императора Петра дочь».
Под большими крестами и звездами в ларце имелось полдюжины крестов святой Анны меньшего размера, второй степени отличия. А также с десяток эмалированных крестиков, похожих на орден Александра Невского, в серебряных овалах.
Петр сразу понял, что видит уже свое изобретение, с похвальной поспешностью внедренное в жизнь, и сделал себе зарок вдумчиво реформировать существующую орденскую систему, приняв новые ордена святых Георгия и Владимира, учредив их вместо Екатерины.
Но одна мысль подспудно все же никак не хотела оставить его и без того забитую размышлениями голову, и он, закрыв ларец и отослав чиновника, тихо спросил у Волкова:
— Кто из людей моей тетушки всегда верно служил России и почти не брал от иностранцев подношений?
Спросил без надежды, от отчаяния, заранее предчувствуя ответ. Еще в институте он запомнил две истории со взяточничеством и казнокрадством, связанных с именем императора Петра Первого.
Однажды Петр Алексеевич, не выдержав очередного сообщения о воровстве из казны, в сердцах приказал генералу-прокурору Ягужинскому написать грозный указ, в котором казнокрады предупреждались, что кто из них украдет ценностей более чем на одну веревку, то на оной веревке вора и повесить немедленно.
Ягужинский отложил перо в сторону, машинально потер себе шею и тихо сказал разгневанному императору:
— Ваше величество, вы рискуете остаться без подданных…
Но Петр был сильно удивлен, когда секретарь Волков, затвердев лицом и заиграв на скулах желваками, сказал:
— Бывший вице-канцлер Бестужев, Алексей Петрович. Он хоть и враг мой безжалостный, но не брал. Даже когда дом обставить ему нужно было, то он взял у аглицкого посла, но не так, хотя тот и давал, а в долг. А сумма-то немалая — пятьдесят тысяч рублей. Для каждой тысячи требовался поручитель, так вот, вице-канцлер к послу полста человек привел, и все поручились за него. Мне о том граф Алексей Григорьевич Разумовский говорил, а он еще больший ненавистник Бестужева.
— И где он сейчас? — стараясь не выдать своего интереса, как можно холоднее спросил Петр. Он вспомнил фильм о гардемаринах, и хоть туфта там проскальзывала, но многое и верным было.
— В ссылке, ваше величество, — несколько удивленно ответил ему Волков, — вы же его, государь, не помиловали и не вернули.
— Отпиши немедленно вернуть его из ссылки. А по дороге сюда пусть подумает, как нам, не нарушая мира с королем Фридрихом, навечно присоединить под любым соусом Восточную Пруссию и Голштинию. А также без войны оттяпать у Дании Шлезвиг. Пусть подумает и проблемы сии решает. А если успех будет, то милость моя безгранична к нему будет. И сам подумай, ибо одна голова хорошо, а две лучше. Но помни — тайну эту блюди, а не то, сам знаешь…
Волков поклонился и быстро отошел. Краем глаза Петр видел, как кабинет-секретарь быстро написал какую-то грамоту на походном столике и прикрепил к ней печать.
Потом подошел обратно к императору, прихватив грамоту на подносе с пером и чернилами, и попросил подписать. Петр привычно обмакнул гусиное перо в чернила и подмахнул подпись.
Волков поклонился императору и хотел было удалиться, но был застигнут внезапным вопросом:
— Через плечо подглядывал вчера? Так вот — Ломоносова, Кулибина и Ползунова с учениками ко мне вызвать немедленно! И церковных иерархов, числом изрядным в полдюжины, тоже вызвать. Но не тех, кто у Миниха в Петербурге под арестом сидят.
