В последние несколько месяцев он стремительно ломился сквозь жизнь, разрушая все на своем пути и оставляя за собой след этих разрушений. Он собирался покинуть родной дом и отказаться от наследства; он втянул в свои затеи священника, и тот в итоге был зверски убит; он повернулся спиной к Филлис, и она стала жертвой сластолюбивого негодяя; он и от Молли отвернулся, тем самым подтолкнув ее к этому мерзавцу Гэбриелу, который ее развратил и обрюхатил. Он по собственной воле позволил злу завладеть его душой.
Он косил траву, выпалывал сорняки, пахал и делал все, что приказывал отец, но его взбаламученная душа так и не обрела покоя.
Лишь под конец дня, устав до потери сознания, он решил выбрать тот путь, который сможет хоть как-то облегчить его совесть.
* * *
Бетт и Гэбриел уже разошлись по домам, и на кухне стояла тишина.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал Дэниел.
Отец удивленно поднял бровь, отхлебнул из кружки и кивнул. Дэниел сел, на этот раз не испытывая никаких дурных предчувствий, никакого страха. Им владела лишь спокойная решимость сказать отцу то, что он непременно должен ему сказать. И попытаться исправить хотя бы то, что в его силах.
Исправить прямо сейчас. Прежде чем он снова окажется опутан колдовскими чарами Сары.
– Отец, я должен тебе признаться: хоть ты и запретил мне ухаживать за Молли Мэтьюз, я все-таки продолжал за ней ухаживать.
Отцовская кружка с элем замерла в воздухе.
– Но, по-моему, ты ей отказал?
– Я… да, отказал. Но она настаивала, и я не…
Отец кивнул:
– Ясно.
– В общем, я с ней переспал.
– Вот как?
– И она…
– Ох, нет!
– Да.
Дэниел молча ждал, пока отец переварит столь неожиданное сообщение. Еще совсем недавно Дэниел побоялся бы говорить отцу о подобных вещах, зная, что за этим последует вспышка бешеного гнева и даже побои, но теперь он больше не боялся отца. Сидел и слушал, как у него за спиной в очаге потрескивает огонь.
– Насколько я знаю, – каким-то нерешительным тоном начал отец, – для таких случаев у женщин кое-какие средства имеются…
– Она все пробовала.
– И что, не помогло?
Дэниел только головой покачал. Отец залпом допил эль, вытер рот тыльной стороной руки, вздохнул и выставил из-под стола ногу, словно собираясь встать. Потом снова убрал ногу под стол и тяжело обронил:
– Разочаровал ты меня, сынок.
И Дэниел, упорно глядя на желобок в деревянной столешнице, тихо ответил:
– Я и сам себя разочаровал.
– Ну что ж, ты знаешь, где материно кольцо хранится.
– Знаю.
– Не так я тебя женить надеялся, – вздохнул отец.
– И я тоже.
– Но ты хоть любишь ее? А, сынок? Чтобы голову в такую петлю совать? Любишь ли ты ее, как я твою мать любил? Станешь ли так же о ней заботиться? На ту ли руку ты священное материно кольцо наденешь?
Дэниел колебался. Молли, милая глупая Молли. Такая слабая, управляемая…
Но ведь те чувства, которые он испытывал к Саре и называл любовью, оказались ненастоящими. Они даже не были его собственными чувствами, а он и не подозревал об этом.
– Да, – сказал он, – я стану о ней заботиться и любить ее.
* * *
В комнате Сары все было по-прежнему. Постель аккуратно застелена, на уголке лежит стопка чистой одежды, под которой, как Дэниел знал, она прячет кольцо, надеясь, что вскоре сможет носить его совершенно свободно. Никогда теперь этому не бывать.
Она обманом завлекла его в свои сети и вынудила подарить ей это кольцо. Что ж, теперь он имеет полное право взять его назад.
И все же он с наслаждением вдыхал еще витавший в воздухе аромат ее кожи.
Опасаясь подойти ближе
Бетт принесла нам узелок с едой – в точности как это по воскресеньям делала и я. Хлеб, масло, сыр, ломтики грудинки, листовой салат. Да еще и кувшин молока прихватила.
– Ешь, – говорит она. Берет меня за плечи, подводит к столу, потом замечает Энни, застывшую в дверях на одной ноге, и ласково ей кивает: – И ты тоже иди сюда.
Энни вопросительно смотрит на меня, я подзываю ее, и она моментально влезает на табурет, приваливается к моему боку и хватает кусок хлеба.
А Бетт сочувственно смотрит на мать, которая свернулась клубком на постели Джона, гладит его одеяло, все время что-то шепчет, но нам не говорит ни слова.
– Мне очень жаль, что так получилось, – говорит Бетт. – Ты же знаешь, Сара, что я пыталась, но не смогла их остановить. Я просто не знала, как это можно сделать. Я уж хотела к магистрату пойти, да меня Натаниэль остановил. Сказал, что вам от этого только хуже будет.
– Натаниэль был прав, – говорю я.
Бетт вздыхает, разглаживает свой передник, потом, словно решившись, советует:
– Может, тебе отсюда уехать? Ты же хорошая доярка, сумеешь и в другой деревне работу найти.
– А Энни? А мама? Куда я без них поеду? А если мы втроем в чужую деревню явимся, так ты и сама знаешь, что каждый подумает.
Бетт горестно кивает. Сидит, понурившись, а я говорю:
– Некуда нам троим отсюда ехать. В любой деревне все кончится тем же, что и здесь.
Сердито фыркнув, Бетт принимается возражать:
– Не может такого быть! Тут я с тобой не согласна. Ведь должен же быть какой-нибудь выход! Могу я хоть что-то для вас сделать, что в моих силах?
У меня мимолетно мелькает мысль о той маленькой стопке чистой одежды, которую я оставила в своей бывшей комнате на постели. Я, разумеется, не посмела туда вернуться и забрать свои вещи. Там не только одежда. Там браслет и кольцо, которые мне подарил Дэниел.
– Да и так тебе большое спасибо за то, что еды нам принесла, – говорю я.
– Я бы и еще что-нибудь с радостью для вас сделала.
Слова сами собой срываются у меня с языка, и каждое из них словно отрывает кусочек моей души:
– Ты можешь взять к себе Энни.
Они обе вскакивают, как ужаленные. Бетт смотрит на Энни, Энни – на меня. Она больше не жует, хотя рот у нее набит битком.
Бетт издает какой-то жалкий смешок.
– Я… взять… нет, ты, видно, совсем разум утратила…
Энни вдруг выплевывает свою жвачку прямо на стол. Сжав кулаки, она гневно смотрит на Бетт и рычит.
– Ничего я не утратила. Возьми ее и береги. У тебя она будет в безопасности. Ты же так хочешь стать матерью, а этому ребенку грозит беда. – Я машинально вытираю Энни рот рукой и, нахмурив брови, прибавляю: – Вообще-то она обычно ведет себя куда лучше, чем сейчас.
