во власть. Не декоративно. Чтобы делать реальное дело, нужны полномочия. Идем по порядку. Ты выдвигаешься осенью от округа в Кортубине. Почему пыхтишь злостью, Макс? Что тебе нужно?
– Естественно, не за так. Естественно, много чего нужно… Очень существенно.
– Снова намеки! Странный разговор. Не узнаю тебя, Макс. Кажется, я беседую с чужим человеком… Но ничего. Вернешься в Кортубин, и пообщаемся непосредственно. Снимем вопросы… Повторяю, наши договоренности в силе! Я ценю в тебе, Максим личные и деловые качества. С института ценю… И даже когда началась эта странная история, и открылось про твоего деда…
– Как же открылось? Само собой, что ли? Или старикашка Порываев наябедничал?
– Я не ябеда! и не старикашка! Побольше уважения! – Порываев, оказавшийся рядом, энергично запротестовал. – Так ли ты уж молод, Елгоков? До сорока лет дожил, а все играешься – пионеры, комсомольцы, коммунисты, демократы, Правый Блок… Деда твоего Гранита уже к этому возрасту расстреляли! А ты все молодой и перспективный… Смешно, чьи потомки народ демократии научат!
– Помолчите, уважаемый… или нет,– сурово обрезал Максим. – Здесь вам не Кортубин. И не комбинатовский музей – тихое убежище от мирских треволнений… Моральная проповедь от вас еще надрывней получается. Сами-то определились, на чьей стороне? Чье наследство своим признаете? А то все у вас перепуталось – с одного боку проклятые чекисты, убивцы предка, священника Макария, а с другого написанный вами панегирик гулаговской стройке «Цена жизни и стали» про героев сталинских пятилеток. Идеологически выдержанное сочинение… Хорош метаться! Вы или крестик снимите, или трусы наденьте (красные или какие).
– Без вас разберусь, что мне делать! Я очень жалею, что из уважения к вашим родственникам Елгоковым не предал огласке немедленно все, что мне стало известно. Мой долг журналиста информировать общество.
– Да, да. На язык просится – свобода, демократия, гласность, плюрализм. Вы и впрямь старый, Порываев. Застряли в девяностых… Еще раз напоминаю, где находитесь – в Утылве, родной вотчине Гранита. Здесь СССР не кончался никогда. Флаг над трубой – подтверждение… И еще много знаков… Кстати, по дороге сюда вам танк ИС (Иосиф Сталин) или ГР (Гранит Решов) не встретился? Первый тяжелый такой танк, а второй легкий. Если встретился, знайте – вам не померещилось… Добро пожаловать в сказку! Чем страшней, тем чудесатей…
– Ваши аллегории, господин Елгоков, по меньшей мере, оскорбительны…
– Могу прямым текстом. Кого разоблачать собрались, Порываев? Мой дедушка Гранит – коренной тылок. Здесь не позволят заклеймить его палачом и извергом. Потому, что он таким никогда не был. Я деда признал. Что там еще у вас припасено? Какой камень за пазухой?
– Ты с кем там разговариваешь, Макс? Кричишь как резаный, право… До Кортубина докричаться пробуешь? Телефоном нельзя воспользоваться? Я тут услышу…
– Это я не тебе кричу, господин министр. Невежливо вмешиваться в чужой разговор.
– Я вмешиваюсь? Мы с тобой разговариваем! Вообще, ты в своем уме?
– А вот этот вопрос только в первые дни в Утылве стоял. Дальше отпал сам собой.
– Что отпало?
– Все! ненужное, бесполезное. И мне не интересно. Говори, что у тебя, Чигиров, и больше не звони. У меня серьезные проблемы. Сына арестовали.
– Арестовали? За что? Погоди, Максим…
– За что Вано арестовали, товарищ лейтенант? – легко и просто Максим обратился уже к Жадобину. – Или вы мне уже не товарищ?
– Ну, со статьей пока не определились, – задумался Жадобин. – Не газетной. То да се… Если вы настаиваете, господин… э… племянник…
– Слышал, Чигиров? Алло, ты еще у телефона? Местные стражи порядка еще не определились. Но быстро определятся. От сумы да от тюрьмы не зарекайся – тылки говорят.
– Это я в запале, – поспешил отпереться Цыбин. – Сынку вашему ничего плохого не желал… Внук Юлик и ваш подружились… Молодежь – она такая непредсказуемая…
– За вандализм можно, – предложил Жадобин. – Башня старая, послевоенная. Столько лет Утылве верой и правдой послужила. Памятник архитектуры. Дворцов у нас тут нет… Ваши детки (и вес у них далеко не бараний) лезли, скобы расшатывали. Опять же кладка могла пострадать… А еще осквернение символов… Приплюсуем похищение знамени из управы. Также похитили эту штуку, которой Петька баловался на митинге – громкоговоритель. Он старый, но исправный. Все заводское имущество. Милиция обязана реагировать!
– Портреты членов Политбюро приплюсуйте, – не подумавши, ляпнули из толпы. – Члены ячейки сорвали членов Политбюро с фанеры и свои противоправительственные плакатики налепили… Никому этот хлам не нужен… И потом, осквернение каких символов? Башня символизирует похороны промышленности советской Утылвы. Нафиг башня нужна Утылве новой, демократической… Не стоять ей больше, не дымить. Тылков не травить… Дикая степь и только стада пасутся… Нас, баранов!
– Оскорбление при исполнении впишем в протокол, – предостерег Жадобин. – Тихо! Вы сами напрашиваетесь. Ведь сначала ограничились вандализмом…
– Что? Вандализм? – позабытый Максимом телефон забулькал. – Почему именно вандализм? Чтобы сын уважаемого члена руководства нашего Блока… Невероятно… чу… чудесато…
– Сын члена… Красиво! Раньше человек был человечьим сыном. Тавтология… Человек – это звучит гордо!
– Брось! Не до красивых фраз, пережитков прошлого… Очнись! Ты как себе представляешь свою дальнейшую политическую карьеру? Тебя даже Сатаров не спасет.
– Уже никак не представляю. Чего орешь, Ленька?!
– Это мне, да? за все хорошее? Ты говорил, что отправился в … в… короче туда, где ты сейчас пребываешь, чтобы решить личный вопрос. Спокойно, тихо, полюбовно, не привлекая внимание… У вас не тихое, а буйное помешательство получается – коллективное! Молодец, Максим!
– Не-а. У нас в Утылве все спокойно… Однако же, как посмотреть… Тут само вспомнилось… Только не обижайся, Чигиров. Не со зла…
Я подсказку дать могу-
Будет тихо лишь в гробу.
Не такой же ты балда,
Что торопишься туда.
– Туда? Куда? Не тороплюсь ничуть. Мне и в Кортубине хорошо. Спокойно. В отличие от тебя, я делом занят. Делами областного правительства. Я работаю! И другие… гм… члены Правого Блока. К осенним выборам готовятся. А вы там, в своей сказочной нормальности наслаждайтесь! Скоро еще лучше станет. К вам корреспондент поехал. Газета «Родные просторы» – старейшая в области, влиятельная… Ты в курсе, Елгоков?
– Конечно. Вот он стоит. Корреспондент. Поздоровайтесь, Порываев. Ему будет очень приятно.
– Очень приятно, – поздоровался Порываев. – Кому – ему?
– Не вам. И не Чигирову. Не надейтесь. Чтоб вам обоим повылазило!.. Ты закончил, Леня? Недосуг мне…
– Недосуг?! Очуметь… Извини, что отвлекаю. Удели мне минуточку… Хочу лишь уточнить – твоего сына арестовали не из-за скандала с ячейкой нашего Блока?
– Не нашего. И не за скандал. За вандализм – ты сам слышал. Вано приехал в Утылву уже после скандального
