class="p1">— Я испугался, Фрэнк. Сами знаете, что это за народ. Мы стоим в этом цехе потому, что вы боитесь говорить. Я испугался, потому что видел, что они сотворили с Селзером. Боже мой! Этот шум меня убивает!
Они прошлись по типографии. Хоскинс остановился поболтать с наборщиками, похвалил набор и отпустил несколько шуточек насчет брачных объявлений. Они постояли, наблюдая за корректорами, склонившимися над гранками, как портные над швейной машинкой. Хоскинс продолжал свой рассказ, голос его впервые за время знакомства со Стрейнджем стал серьезным и тихим.
— Говорю вам, я нарывался на драку с Хейтером словно взбесившийся пес. Это как реакция на скандал у меня на работе. Но все было гораздо сложнее. Вы должны узнать об этом. Я допускаю, что, помимо других соображений, меня наняли быть пропагандистским рупором министерства. Разумеется, в мои обязанности входило защищать его интересы, но, из-за того, что у меня было немало друзей на Флит-стрит, начальству хотелось, чтобы я гнал в прессу липу. Такова была позиция Хейтера, которую нельзя оправдать. Поэтому у нас с ним возникали конфликты. Хейтер считает, что все люди доброй воли должны вместе сражаться с угрозой государству, когда бы и где бы она ни возникла. — Задумавшись, Хоскинс прервал рассказ. — Что вам известно про его планы относительно управления?
— Немного меньше, чем бы мне хотелось, — признался Стрейндж.
— Могу сказать, что у него имелись тщательно разработанные планы обороны от террористов.
Стрейндж кивнул в знак того, что понимает, о чем речь.
— Хейтер всегда отличался консервативностью. Легко стать пессимистом, когда в твоих руках вся информация о противнике. Изнутри картина представляется очень мрачной.
— Конечно, у него есть реальные основания опасаться за безопасность государства. Когда он пытался привлечь меня к очернению председателя национального исполнительного комитета, то рисовал его как предателя. Когда я ответил — не сходите с ума, он сказал — да посмотрите, что он собирается сделать с армией! Наша страна не может позволить себе держать людей вроде Фентона на ответственных постах. Хейтер и в самом деле верит, что борется против упадка британского общества.
— Но предаст ли он свою страну, лишь бы не видеть, как она скатывается к гибели?
Хоскинс удивился.
— Хейтер в роли шпиона? Чертовски интересный сценарий. Что-нибудь в его поведении наводит на подобную мысль?
— Не кажется ли вам, что в его стремлении спасти страну любой ценой есть что-то от Герострата?
Хоскинс смотрел на громыхающие печатные машины и рабочих, сновавших взад и вперед с краской и шрифтами. Стрейнджу пришло в голову, что святая святых независимой газеты — самое подходящее место для подобных бесед.
— Понимаете, у нас возникло много сложностей, связанных с Листером, — сказал Стрейндж. — Хейтер и Прис пытаются сделать вид, что его вовсе не существовало. Иначе почему за мной следят каждую минуту? Хейтер внушил себе, что в управление проникли подрывные элементы, но не осмеливался из-за Дейнджерфилда затевать скандал.
— Не понимаю.
— Дейнджерфилд годами ищет предлог, чтобы взять на себя единоличное руководство управлением. Откровенно говоря, именно для этого он и сунул меня туда. Но Хейтер его обошел. К тому же, я думаю, — продолжал Стрейндж, — что Хейтера самого туда внедрили. Как и вы, я не верю в самоутверждение. Слишком очевидная подтасовка фактов, словно для убеждения посторонних. Теперь я склонен думать, что причина его выдвижения связана с наиболее секретными направлениями политики управления. Настолько секретными, что даже я не знаю о них, хоть мне и стыдно признаться в этом. Характерная черта могущества управления в том, что механизм его работы никому не доступен. Каждый считает, что оно работает в полной тайне. И в этом его политика. Немногие задают неуместные вопросы. А Хейтер этим пользуется.
Хоскинс печально качал головой.
— Хейтер не таков, поверьте: когда меня просили способствовать низвержению известного вам деятеля, я возражал. Я знаю, политика становится порочнее, но мы не на войне. Я не могу согласиться с поведением такого рода, а Хейтер может. У нас с ним была очень интересная встреча. Он считает, что мирное сосуществование идет на пользу странам вроде России, которые собираются вести борьбу против нас более изощренными средствами.
— В это верит почти каждый в министерстве. Иначе нельзя.
— К тому же Хейтер старомоден.
— Он участвовал в войне. Поэтому он живет старыми представлениями.
— Верно. Но послушайте, что он говорит: для пропаганды, которую он зовет словесной битвой, якобы нет никакой разницы между инструкциями для служебного пользования и инспирированием липовой информации. Вам, как и мне, известно, что служебные указания часто равносильны вероломному убийству по политическим мотивам, но Хейтер на этом не останавливается. Он утверждает, что смысл действий в обоих случаях один и тот же и, когда дело касается национальных интересов, всякие там демократические или либеральные штучки ни к чему. Возможно, вы правы, он — тайный сторонник тоталитаризма. Во всяком случае, я, как профессиональный журналист, отказался с ним сотрудничать.
— Спасибо и на этом.
— Хейтер был вне себя. Возможно, кто-то вместе с ним несет ответственность за то, что подставили Селзера. Хейтер и не пытался втравить меня. Но я знаю, что Селзер — дело рук управления. Поэтому я и контратаковал материалами Листера. Результат налицо. Меня выставили.
— Думаю, я знаю, кто подставил под удар Селзера, — с гордостью произнес Стрейндж. — Вы удивитесь, скажи я, что это сделал Мейер.
— Нисколько, — небрежно ответил Хоскинс. — От Мейера меня бросало в дрожь, если хотите знать. Стоило ему появиться, как мне хотелось сквозь землю провалиться. Интересно, где они его раскопали? Он не просто маг компьютеров, а нечто большее, хотя бог знает что в нем перевешивает.
— Насколько мне известно, — высказался Стрейндж, — он только весьма одаренный ученый, выписанный Хейтером из-за границы.
— Может, вы и правы, — с сомнением ответил Хоскинс, но Стрейндж не стал уточнять. Его не интересовал Мейер. Они медленно пошли по направлению к холлу. — Разумеется, в деле Листера, — продолжал Хоскинс, — замешана не только политика. Например, его отношения с Купером. Я говорил вам про них, не так ли?
— Да, я выяснял.
— Он растяпа? — пошутил Хоскинс.
— Нет. Но между ним и Эллисоном что-то произошло.
— Старина, много политики произрастает на почве душевных переживаний. Я женатый человек. Когда-то Сара Листер была прелестной девушкой. Она многое может рассказать. Вам следовало бы поговорить с ней, прежде чем шарахаться в разные стороны, сообщая каждому встречному, что Листер раскрыл заговор в управлении. Вы утверждаете, что в конце концов выяснилась невиновность Листера. Пари держу, она заявит, что главный зачинщик — Прис, а ее муж тут ни при чем. Листер только заботился о
