— Сними рубашку. малах держится за твой позвоночник; он ближе всего к коже у спины, в том месте, куда он проник. Мне придется вытащить его руками.
— За позвоночник?
— Да. Неужели ты его не чувствовал? Я думаю, сначала, когда он только в тебя залез, это было похоже на пчелиный укус — он быстро просверлил тебе кожу, — а потом каплей слизи прилип к позвоночнику.
— А-а-а. Комариный укус. Да, я его почувствовал. А потом у меня заболела сначала шея, а потом стало ломить все тело. Это значило, что он... рос внутри меня?
— Да. И все больше и больше овладевал твоей нервной системой. Шиничи управлял тобой, как марионеткой.
— Боже милосердный. Как же мне тошно!
— Давай лучше сделаем так, чтобы тошно стало Шиничи. Так ты будешь снимать рубашку?
Молча, как доверчивый ребенок, Дамон снял черную куртку и рубашку. Елена направляла ее движения, и вот он уже лежал у нее на коленях. На черном фоне его мускулистая спина выглядела очень бледной.
— Заранее прошу извинить, — сказала она. — Мне придется вытаскивать его через отверстие, в которое он проник, — а это будет очень больно.
— Вот и хорошо, — проворчал Дамон. Он спрятал лицо в кольцо гибких сильных рук.
— Кончиками пальцев Елена стала щупать его шейные позвонки, пытаясь найти мягкую область, пузырь. Она обнаружила то, что искала, и стала сжимать это ногтями, пока внезапно фонтаном не брызнула кровь.
Она едва не упустила малаха; тот попытался ускользнуть, но двигался слишком медленно, и она снова ухватила его своими острыми ногтями. Наконец Елена надежно зажала его большим, указательным и средним пальцами.
Малах был еще живым и понимал, что происходит, настолько, чтобы пытаться вяло сопротивляться. Но это было похоже на то, как сопротивлялась бы медуза, — вдобавок медуза, которая лопается, когда ты вытаскиваешь ее из воды. Гладкое слизистое существо сохраняло свою форму, пока Елена медленно извлекала его через дыру в коже Дамона.
А Дамону действительно было больно. Елена это чувствовала. Она начала было брать на себя часть его боли, но он выдохнул «Не надо!» так страстно, что она решила — пусть будет, как он просит.
Малах оказался намного крупнее и плотнее, чем предполагала Елена. Видимо, он рос очень долго — маленькая капелька слизи, которая все увеличивалась и увеличивалась, пока не заполнила тело Дамона до кончиков пальцев. Ей пришлось сесть на корточки, потом отодвинуться от Дамона, потом снова вернуться к нему... И вот наконец малах оказался на полу — омерзительная вязкая белая тварь, жалкая пародия на человеческое тело.
— Все?
Дамон задерживал дыхание. Видимо, ему действительно было очень больно.
— Все.
Дамой встал и посмотрел на дряблое, белое, слабо подрагивающее существо, которое заставляло его мучить ту, что была для него дороже всего на свете. Зачем он поднял ногу и с наслаждением стал топтать малаха каблуком ботинок, пока от него не остались только отдельные части, — а потом он стал топтать ногами эти части. Елена поняла: он не хотел пускать в ход Силу, потому что боялся привлечь внимание Шиничи.
Наконец от существа остались только пятна на полу и отвратительный запах.
И тут у Елены закружилась голова — она сама не поняла, почему. Девушка протянула руку к Дамону, он протянул руку к ней, и они опустились на колени, держа друг друга в объятиях.
— Я освобождаю тебя от всех обещаний, которые ты давал, когда находился под властью этого малаха, — сказала Елена. Она умышленно сделала эту оговорку. Она не собиралась освобождать его от обещания заботиться о своем брате.
— Спасибо, — прошептал Дамон, тяжело склонив голову на плечо.
— А теперь, — сказала Елена, как воспитательница в детском саду, которая хочет поскорее переключить детское внимание на что-то новое, — надо придумать, что делать дальше. И держать наш замысел в строгой тайне...
— Мы должны разделить кровь друг с другом. Но постой — сколько ты уже отдала мне сегодня? Ты совсем белая.
— Ты пообещал, что будешь моим рабом. Больше ты не возьмешь ни капли.
— Ты сказала, что освобождаешь меня от обещаний, — а теперь передумала и хочешь оставить меня рабом навсегда? Впрочем, есть вариант попроще. Ты возьмешь немного моей крови.
Так они и поступили, хотя Елена чувствовала легкие угрызения совести — у нее было ощущение, что она предает Стефана. Дамон без лишнего шума сделал себе надрез, а потом началось это — их сознания стали соединяться, сплавляться в единое целое. Чтобы дело было сделано, им понадобилось гораздо меньше времени, чем при общении словами: Елена рассказала Дамону то, что ее друзья выяснили о странной эпидемии, охватившей девочек города Феллс-Черч, а Дамон рассказал Елене все, что ему было известно о Шиничи и Мисао. Елена изобрела план, как защитить остальных девочек, вроде Тами, которые тоже могли быть заражены, а Дамон пообещал, что выпытает у близнецов-китсунэ, где сейчас Стефан.
Наконец, когда уже было нечего больше говорить, а кровь Дамона вернула розовый цвет на щеки Елены, они придумали, как встретятся снова.
На церемонии.
А потом Елена оказалась в комнате одна, а огромный ворон, захлопав крыльями, полетел к Старому лесу.
Сидя на холодном каменном полу, Елена попыталась собрать воедино все, что ей было известно. Неудивительно, что Дамон вел себя как шизофреник. Неудивительно, что он вспомнил, потом забыл, а потом снова вспомнил, что она пыталась убежать именно от него.
Память возвращалась к Дамону, когда Шиничи не управлял им — или, по крайней мере, держал его на очень длинном поводке. Но память эта была непрочной, потому что некоторые из поступков Дамона были настолько чудовищны, что его разум отказывался их признавать. Они стали органичной частью памяти одержимого Дамона, поскольку в состоянии одержимости Шиничи управлял каждым его словом, каждым жестом. А в промежутке между такими сеансами Шиничи внушал Дамону, что он должен отыскать мучителя Елены и убить его.
Для китсунэ Шиничи все это было забавным развлечением, предположила Елена. Для них с Дамоном — адом кромешным.
Ее разум отказывался признавать, что в этом аду затесались кусочки рая. Она принадлежит Стефану, и только Стефану. Точка.
Теперь нужна была еще одна магическая дверь, и Елена не знала, где ее найти. Но тут опять появился мерцающий волшебный огонек. Елена подумала, что этот огонек был последним из магических средств, которые оставила Онория Фелл, чтобы защитить основанный ею город. Елена чувствовала себя виноватой за то, что израсходовала его, — но, с другой стороны, если оно не было предназначено для нее, почему она вообще здесь оказалась?
Чтобы попробовать добраться до самой важной конечной точки, которую только можно было себе представить.
Прикоснувшись к огоньку одной рукой, а другой рукой сжимая ключ, она прошептала что было сил:
