Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
Это сообщение, поразившее весь мир подобно взрыву бомбы, предварялось бешеной активностью пропаганды Геббельса. Вскоре после страшной находки в лесу под Катынью Геббельс направил туда медиков и химиков для проведения экспертизы, а также представителей Болгарии, Румынии, Хорватии, Италии, Венгрии и некоторых других стран, которые наряду с экспертами из нейтральных государств были приглашены участвовать в расследовании. Останки казненных были тщательно описаны и сфотографированы, на основе этих материалов германское министерство иностранных дел предполагало выпустить Белую книгу. Удалось получить некоторые улики, как, например, дневники и письма, найденные у погибших, которые доказывали, что поляки были расстреляны летом и осенью 1940 года. Смоленск попал в руки немцев только в июле 1941 года. Крестьяне вспоминали, что в то время по ночам слышалась частая ружейная стрельба.
На пресс-конференции Геббельс прочитал немецким журналистам и радиокорреспондентам пространную лекцию, объясняя, каким образом эту историю следовало преподносить народу Германии. «Когда глава находящегося в Лондоне польского правительства в изгнании генерал Сикорский спросил Сталина о судьбе двенадцати тысяч польских офицеров, тот ответил: «Они живут жизнью мирных граждан в Советском Союзе». Почему? Почему Сталин не сказал сразу: «Нам пришлось оставить их при отступлении, и мы не знаем, где они»? Теперь же, когда мы поведали миру об ужасном избиении Советами военнопленных, Кремль вдруг утверждает, что расстрел двенадцати тысяч польских офицеров – дело наших рук!»
Геббельс подчеркивал исключительную важность выпуска документального фильма о злодеяниях большевиков. «Представители иностранной прессы должны быть сняты у края разрытых братских могих, пусть они зажимают нос платками или курят сигареты, чтобы зритель понял, насколько тяжело им выносить зловоние от разлагающихся трупов». Наконец, он устроил грандиозное представление из торжественного захоронения останков польских офицеров. В Катынь прибыли ксендзы, и в присутствии немецких и иностранных корреспондентов и кинооператоров жертвы обрели вечный покой. Геббельс не мог упустить возможность оказаться в центре внимания и показать миру, какое страшное будущее ожидает всех, если победителями в войне окажутся большевики.
Вся пропагандистская акция была проведена мастерски и все же по каким-то причинам не принесла ожидаемых плодов. Несколько немецких газет, сохранивших видимость независимости, весьма вяло раздували историю и подавали ее просто как очередную новость в ряду других новостей. Геббельс разъярился. Он заявил, что редакторы понятия не имеют о том, как делается газета, и не могут даже извлечь пользу из такого удобного случая. По его словам, следовало повторять все ужасающие подробности так часто, чтобы при одном упоминании местечка Катынь у людей волосы вставали дыбом.
По-видимому, Геббельс не желал признаваться самому себе в настоящих причинах неудачи. С того дня, когда пошла на дно «Атения», министерство пропаганды так часто трубило о жестокости и коварстве врага, что те, кому было известно, как делаются новости, принимали сообщение из Катыни за очередную утку. И это вполне объяснимо, хотя все доказательства, собранные поляками, и дополнительные сведения, обнаруженные союзниками в конце войны, говорили об обратном. Однако суть дела в другом: важнейшие люди и в Вашингтоне, и в Лондоне поверили в правдивость катынской истории и никогда не подвергали сомнению тот факт, что именно русские устроили там бойню, но широкая читательская публика ни в самой Германии, ни за ее пределами не приняла близко к сердцу все то, о чем громогласно вещал Геббельс, – не приняла именно из-за его чрезмерного усердия. Геббельс горестно сетовал, что дело Катыни «не внесло разлада в коалицию противников. Наоборот, в Лондоне и в Вашингтоне полякам достаточно ясно дали понять, что ничего не могут для них сделать… Британские и американские газеты перестали о них писать».
Зарубежные страны имели гораздо больше причин, чем сами немцы, не доверять Геббельсу, поскольку им было известно о массовом истреблении евреев, которое началось в конце 1941 года и продолжалось всю войну с нараставшим размахом. Первые сведения о Майданеке и Освенциме, о газовых камерах и крематориях, в которых ежедневно сжигались тысячи трупов, о десятках тысяч людей, которых заставляли рыть себе могилы перед казнью, и многих других чудовищных преступлениях фашистов уже начали просачиваться в Швецию и Швейцарию, в США и Англию. И те, кто знал об этом, вполне резонно могли предполагать, что трагедия Катыни на совести все тех же преступников. Кроме того, у них не укладывалось в голове, как Геббельс, наверняка знавший о методичном уничтожении евреев, мог себе позволить выражать столь шумное негодование после находки в Катыни[103].
5
Итак, раздутое дело Катыни не принесло желанных плодов, но у Геббельса были и другие причины для головной боли. Существовал еще один очень важный вопрос, обернувшийся для него разочарованием. Речь идет о кампании под девизом «Возмездие».
Девиз возник, судя по всему, на почве отсутствия иных воодушевляющих идей. Геринга постигла крупная неудача. Его хваленые летчики оказались не в состоянии изгнать вражеские бомбардировщики из неба Германии. Что можно было в таких условиях сказать людям, которым ежедневно грозила опасность потерять родных, дом и все нажитое имущество? Можно было уговаривать их потерпеть: «Противнику приходится так же туго, на него тоже падают бомбы, и, как только ему надоест жить в страхе, он тут же перестанет посылать свои самолеты бомбить Германию». Каждый немец понимал, что это была обычная ложь в утешение, но Геббельсу не оставалось ничего другого, как обещать, что скоро наступит вожделенное затишье. «Днем и ночью мы не жалеем сил, чтобы воздать британским воздушным пиратам той же монетой. Разумеется, мы не наблюдаем сложа руки за войной, которую авиация Англии ведет против Германии», – писал он 6 апреля 1943 года. Двумя неделями позже он делал загадочные намеки: «Сейчас не время раскрывать, что именно делается, чтобы дать нашим врагам единственно достойный и убедительный ответ на их беспощадные налеты». 5 июня в речи, произнесенной в «Шпортпаласте», он заявил: «Весь немецкий народ живет одной только мыслью – мыслью о возмездии». Стенографист Геббельса отмечает, что толпа возбужденным и шумным поведением выражала «сочувствие своим соотечественникам, оказавшимся под бомбами неприятеля, а также гордость за их мужество».
В то же время Геббельс всячески избегал упоминаний о чудо-оружии. 30 марта 1941 года он недвусмысленно выразился по этому поводу в одной из своих статей: «В час, когда противника охватили безнадежность и растерянность, британской пропаганде остается только лепетать что-то невнятное о новом чудо-оружии…» В час, когда такое же чувство отчаяния овладело немецким народом, Геббельс предпочел отдать эту тему на откуп своим партийным агентам.
Распространение идеи возмездия противнику велось настойчиво и методично. Разумеется, Геббельс дал только ключевое направление своим агитаторам. «Во всей нашей прессе постоянно, подобно теме красной угрозы, должны звучать голоса, требующие расплаты». Авторы редакционных статей живо подхватили идею, партийные агитаторы нашептывали людям о чудо-оружии, слухи разносились по всей Германии. Но тем не менее это нисколько не воодушевляло гражданское население. Люди больше не верили в грядущее возмездие, они говорили, что даже слышать об этом не хотят.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
