«Я!» — последовал немедленный ответ из динамика.
— Немедленно большой автобус в аэропорт Шереметьево. Путёвку, бензин и всё прочее, чтоб блестел. Я — старшим поеду. Немедленно!
«Есть, немедленно автобус», — отрапортовал селектор.
Полковник выпрямился, потёр руки, счастливая улыбка не покидала его лицо.
— Все свободны. Совещание закончено.
Офицеры поднялись, вытянулись.
— Кстати, — полковник пальцем остановил присутствующих. — Прошу пока не разглашать. Это приказ! Понятно?
— Есть! Так точно! — офицеры ответили по разному, но определённо. Отодвинув стулья развернулись и, подталкивая друг друга, вышли…
В разные стороны разошлись, громко топая по коридору.
Никто ничего конечно же не понимал. Во-первых, откуда сейчас и какое такое пополнение? С какой стати! Ещё же не осень! И ещё… адмирал этот какой-то, и другой ещё с ним, контр-адмирал… Откуда взялись?! Это вообще… И последнее. Ульяшов сам едет в аэропорт, на автобусе! Сам?! Не на служебной «волге», а на автобусе?! Это — за гранью.
Значит, что-то чрезвычайное. ЧВЧ. «Через — Вы — Чайное!» Да!
Надо понимать — подлянка.
66
Опять какое-то ЧВЧ
Вернувшись в оркестровый класс, дирижёр ничего не мог пояснить музыкантам, что на совещании произошло, почему он такой… «разобранный». Молча опустился на стул, ослабил галстук, голова на грудь, руки как у боксёра в углу после нокдауна. Музыканты разом умолкли, и дудки их тоже. Все уставились на дирижёра, — что за дела, что там стряслось, кто нашего лейтенанта так отделал?
— Товарищ лейтенант, ну, что там? — излишне бодро, на правах «старшего», небрежно кивая головой на потолок, спросил старший прапорщик Хайченко. — Что-то интересное?
Музыканты ждали.
— Там… ЧВЧ, — пустым голосом сообщил лейтенант.
— Понятно, — всё в той же бодрой тональности отозвался Хайченко, и тут же осторожно уточнил. — А что такое ЧВЧ, товарищ лейтенант?
— Не знаю. — Ответил дирижёр.
— Понятно, — вновь повторил Хайченко, и пряча растерянность прикрикнул на музыкантов. — Так, всё-всё, настроились, заниматься будем.
Музыканты рассыпались по своим местам, расселись.
— Перерыв. — Неожиданно отозвался лейтенант.
— Перерыв! — не раздумывая, с тем же деловым лицом, громко продублировал старший прапорщик и перевёл для самых «непонятливых». — Десять минут перекур. — Участливо склонился к лейтенанту.
Музыканты — кто куда — быстро вышли в коридор, в основном в «курилку». Оркестровка опустела. С дирижёром остался один старшина…
Нет, в чёрствости или бездушии музыкантов, конечно, уличить нельзя. Они серьёзно переживали за лейтенанта, он же им как сын, это безусловно. Но с ним Хайченко остался, что не мало, во-вторых и последних, у музыкантов более важные сейчас проблемы были. Более. И не конкурс. Какой конкурс?! Таких выступлений у них за спинами было, как говорят, вагон и маленькая тележка. Не счесть, то есть.
Нет, многим ещё раз хотелось, желательно в подробных деталях узнать про Гейл. Как они с Тимохой переговорили. Как она, что, и вообще? Это было важно. Неужели так уж и зря рассчитывали на Тимохиной свадьбе в Майами или — где там — Лос-Анжелесе отыграть, в смысле отвязаться. Получается — увы?
Первым, конечно, наседал на Тимоху Санька Смирнов, уже дембель.
— А про меня она ничего не говорила, не спрашивала, ничего, нет?
— Нет, ничего. — Расстроено отмахивался Тимофеев, стараясь не попасть под прямой, недоверчивый взгляд Санькиных глаз. Ситуация точь в точь повторилась, как в прошлом году, когда Санька вернулся из посольства. Только зеркально. Тогда Тимоха репеем прицепился к нему: «как там Гейл?». И сейчас так же, только наоборот.
— Ну подожди, подожди, она же не могла… — настаивал Смирнов. — Она же…
— Могла, — жёстко перебил Евгений. Остальные жаждущие, понимающе переглянулись, полезли кто за сигаретами, кто склонился к огонькам зажигалок — «ясно море, свадьба в Акапулько пролетела мимо», пыхая дымом, расстроено хлопали глазами.
— Ты позвони ей сам, и спроси. — Выдал совет Тимофеев.
— Я бы позвонил, но деньги вчера ещё на мобиле кончились.
— Звони с моего. — Предложил Тимоха, протягивая телефон.
Счастливый Санька — все это отметили — схватил Тимохин телефон, отскочил в сторону, принялся названивать своей Кэт. С ним всё понятно, музыканты повернулись к Владимиру Трубникову.
— Ну, а у тебя как дела, Вова? Вы не передумали, нет? — Это они спрашивали про парашютистку Дашу. Желание побывать хотя бы на этой свадьбе не угасло, скорее обострилось.
— Я?! — Трубников чуть дымом не подавился, закашлялся, давясь кашлем расплылся в улыбке… — Даша… Никогда! Она… Да вы что, нет конечно. У нас всё решено. Всё по-взрослому.
Услышав, Мнацакян тут же, расталкивая сочувствующих, вновь попытался было жестикулируя, с русского языка переходя на армянский и обратно, с воодушевлением напомнить Трубникову и остальным, о своих выдающихся кулинарных способностях в кавказской кухне, но от него отмахнулись: «Ара, ты вне конкуренции, мы уже ждём, ты в обязательной программе. Утухни!» Мнацакян запросто был отодвинут на периферию. С ним всё было ясно.
— Мне свидетель нужен, — смущённо улыбаясь, сообщил Трубников.
— Я!
— Я!
— Я могу!!
— Меня, Тррубкин, возьми… У меня даже фрак с бабочкой дома есть!
— И у меня есть! — последовали немедленные жаркие предложения от коллег по цеху. Претенденты выстроились с готовностью, словно алкоголики на экскурсию на пивзавод. Даже ярче! Музыканты, как школьники тянули вверх руки. Трубников — видя и не видя — чему-то своему, предсвадебному, улыбался. Все понимали чему — жених ведь, сумасшедший значит, в хорошем смысле, естественно. К тому же, у Трубникова все друзьями были, широкой души человек.
— Только это… мы в небе хотим… — всё с той же улыбкой счастливого влюблённого, поведал он.
— Что-о?
— В смысле?
— Свидетели с парашютом чтобы? — Послышался единый, высоко удивлённый, испуганный вопрос.
А с ним и пауза повисла. Крутая и недоумённая.
— Нет, ты серьёзно, Вова?
— Ты чё, Вован, не-ет…
— А вдруг он не раскроется, вдруг, то сё…
— Первая ночь же насмарку. А мы тогда как? Невеста обидится. Так нельзя!
— Ну, вы и придумали, Вован! Улёт.
— Да он шутит. Ты шутишь, шутишь, да, Вовчик, шутишь?
— Нет, серьёзно. Мы так решили. Я решил.
