Иванович и спросил: – Но что же коньяку-то? Куда это виночерпий провалился?
– Сейчас, сердце мое. Фу, какой ты без терпения! Подойдем к пристань Буюкдере, и коньяк будет.
Наконец пароход ударился бортом в деревянную пристань Буюкдере. Две рюмки с коньяком стояли уже на скамейке, поставленные слугой кабакджи.
– За Европу! – воскликнул Николай Иванович, схватил рюмку и опорожнил ее.
– Слушай! – слезливо крикнула Глафира Семеновна мужу. – Если ты не бросишь пьянствовать, сегодня же вечером я буду жаловаться на тебя нашему консулу или посланнику.
– О-го-го! Да мы за здоровье консулов-то и посланников сейчас и выпили, – отвечал тот и шепнул армянину: – Теперь опять к азиатскому берегу поедем?
– Да, дюша мой, – кивнул Карапет.
– Надо почет Азии повторить, а то об одной азиатской хромать будем. Закажи-ка слуге еще по одной мастике… Только потише, чтобы жена не слыхала, – шепнул Карапету Николай Иванович.
Пароход опять отошел от пристани. Босфор суживался. Живописные виды то на европейском, то на азиатском берегу чередовались. Проходили мимо старых укреплений, мимо развалин византийских построек, но Николай Иванович мало обращал на них внимания. Он ждал, когда пароход пристанет к азиатскому берегу, а после Буюкдере, как назло, следовали две европейские пристани, Мезар-Бурун и Ени-Махале. Николай Иванович начал сердиться.
– Но отчего ты не предупредил меня, что будут европейские пристани, – говорил он Карапету. – Я потребовал бы европейской выпивки.
– Да что же тут такого, эфендим! Можно и около европейского берег азиатского водка выпить, – отвечал Карапет.
– Ты думаешь? Порядка никакого не будет. Системы нет. А впрочем… Валяй! Мы вот что сделаем: Европе Азией честь отдадим, а Азии Европой…
– Верно, дюша мой. Какой ты умный, дюша мой, эфендим!
Карапет позвонил в электрический звонок, ведущий с палубы в буфет, и перед самой пристанью Ени-Махале как из земли вырос буфетный слуга с рюмками мастики. Николай Иванович схватил рюмку и воскликнул, обратясь к берегу:
– Привет Европе!
Но только он успел выпить содержимое, как сзади него раздался пронзительный крик Глафиры Семеновны: «Ох, ох! Умираю…» Николай Иванович обернулся и увидал жену откинувшеюся на спинку скамейки со склоненной набок головой.
– Здравствуйте! Обморок! Карапеша, беги за водой, – проговорил он и подскочил к жене, спрашивая: – Глашенька! Что с тобой! С чего ты?..
– Прочь поди, прочь, мерзавец, пьяница… – шептала она.
Николай Иванович откинул с лица ее вуаль. Лицо было бледно, и глаза были закрыты. Он вытащил из кармана платок и стал махать ей в лицо. Но тут к нему бросился евнух, заговорил что-то по-турецки, опустил руку в широчайший карман халата, вытащил оттуда флакон, открыл его и стал совать в нос Глафире Семеновне. Прибежал Карапет с горшком воды, стоял около Глафиры Семеновны и спрашивал Николая Ивановича:
– На голова ей лить, дюша мой?
– Что ты! Что ты! Шляпку испортишь! Новая шляпка… В Вене куплена! – закричал на него тот. – И зачем ты с таким большущим горшком? Ты ей попить принеси.
Евнух запросто оттолкнул армянина от Глафиры Семеновны, грозно проговорив ему что-то по-турецки, и сел рядом с ней, держа флакон около ее лица.
Карапет не обиделся и улыбаясь проговорил:
– О, они своего дамского дела хорошо знают! Оставь его, эфендим, – обратился он к Николаю Ивановичу. – Этого господин обучен для дамски делов.
И точно. Вскоре Глафира Семеновна открыла глаза и, увидав евнуха, не отшатнулась от него, а тихо сказала ему:
– Мерси, мосье…
Евнух говорил что-то по-турецки, упоминал слово «корсет» и протягивал руки к ее талии.
– Корсет хочет твоей барыня расстегнуть, – перевел Карапет.
– Не надо, не надо! Нет, не надо! – замахала руками Глафира Семеновна.
Евнух улыбался ей и продолжал говорить по-турецки. Карапет опять перевел:
– Он говорит, что ей надо идти в сервиз-гарем и полежать на диване.
Глафира Семеновна поднялась со скамейки и стала оправляться. Евнух показывал ей руками вниз и приглашал идти за собой. Она ласково кивнула евнуху и опять сказала «мерси», потом двинулась по направлению к лестнице и, проходя мимо мужа, скосила на него глаза и пробормотала:
– Пьяная скотина!
– Да уж слышали, слышали, душечка, – кротко отвечал тот.
Она стала спускаться с лестницы. Евнух следовал за ней.
– Скажи на милость, какой кавалер выискался! – проговорил Николай Иванович. – Кто бы мог подумать, что жена попадет под покровительство евнуха!
– О, они, эти человеки, всякого даму так тонко знают, так тонко, что даже удивительно, дюша мой! – отвечал Карапет и чмокнул свои пальцы.
– Непременно напишу об этом происшествии Василию Семеновичу, – решил Николай Иванович. – Евнух и Глаша! Вот происшествие-то!
Он спустился вниз за евнухом и вскоре вернулся вместе с ним на верхнюю палубу.
– Отправили в гаремное отделение. Она там отлежится, – сообщил он Карапету, схватил евнуха за обе руки и стал его благодарить: – Мерси, мосье ага, мерси… Шюкюр…
Евнух улыбался и учащенно кивал головой, как китайская кукла.
– Выпить ему с нами предложить нельзя ли? – спросил Николай Иванович Карапета и прибавил: – Переведи ему по-турецки. Скажи, что за Азию пьем.
Карапет перевел и ответил:
– Благодарит. Не хочет.
Евнух кланялся и прикладывал ладонь руки к чалме и к сердцу.
– Вздор! Выпьет, – решил Николай Иванович и сказал Карапету: – Заказывай три рюмки коньяку. Теперь Азию Европа будет чествовать. Ни разу с евнухом не пил, а тут такой хороший случай…
Карапет нажал кнопку и дал звонок в буфет.
Русский и турок – друзья навек
Явившемуся слуге были заказаны опять три рюмки коньяку. Тот скалил зубы и улыбался.
– Закажи, дюша мой, для евнух лучше лимонного вода с вареньем. Он лимонного вода будет лучше пить, – посоветовал Карапет Николаю Ивановичу.
– Лимонад? Отлично. Тогда и мы на лимонад с коньяком перейдем, – отвечал тот. – Заказывай, заказывай… Да пусть уж кабакджи-то твой полбутылки коньяку принесет. Так выгоднее будет, оптом всегда дешевле. А супруга – тю-тю… В гарем спроважена. Опасаться теперь некого… – махнул он рукой и улыбнулся пьяной улыбкой, фыркнув носом.
Подъезжали к Канледже, последней пароходной пристани на азиатском берегу Босфора. Вдали синел темным пятном выход в Черное море. Около прохода высились на утесах внушительные турецкие укрепления. Карапет тотчас же указал и на проход, и на укрепления Николаю Ивановичу:
– Видишь, дюша мой? Это вашего руски Черного море.
– Вижу, вижу! Матушка-Русь православная! – восторгался тот. – Вот надо бы перед Черным-то морем русской водочки выпить, да ведь здесь ее на пароходе достать нельзя…
– Нельзя, нельзя. Да ты, эфендим, не туда смотришь.
– Как не туда? Я в лучшем виде все вижу.
Но Николай Иванович был уже пьян и ничего не видел. Глаза его ушли под лоб, и сам
