Вторая: что ее дыхание отдает серой.
— Рашель…
— Да, мой дорогой воитель!
Он откусил солидный шмат от последнего фрукта и швырнул ей.
— Поешь. И оставь Йохану.
Она поймала плод одной рукой, впилась в него зубами.
— Куда теперь?
Он молча указал вперед.
В полдень, когда солнце всползло в зенит, иссякли последние запасы воодушевления. Шли они по солнцу, на восток, углубляясь в пустыню. С каждым шагом песок казался горячее, воздух суше, а спуск солнца к западу все медленнее. Равнина скоро перешла в невысокие барханы, по которым весьма приятно прогуляться, если у тебя хорошая обувь и достаточно воды. Однако пологие песчаные холмы вскоре превратились в громадные непреодолимые горы, бегущие навстречу, с востока на запад, и они с великим трудом карабкались вверх, и с не меньшими трудностями, спотыкаясь и падая, скатывались вниз. А воды ни капли! Даже отравленной.
Ближе к вечеру силы начали оставлять Тома. Он не ел с тех пор, как они ушли от озера, причем пищи ему досталось гораздо меньше, чем его попутчикам, и он полагал, что именно это стало причиной его слабости.
— Мы ходим кругами! — заявила Рашель, остановившись на вершине очередного бархана.
Том продолжал шагать.
— Не останавливайся.
— Да не пойду я дальше! Чушь какая! Мы никуда не придем!
— Я назад хочу, — заныл Йохан.
— Куда? К шатайкам? Идем, идем!
— Ты нас на смерть ведешь! — крикнул Йохан.
— Идем! — гневно заорал Томас. Рашель и Йохан удивленно уставились на него. — Нельзя останавливаться. Микал велел идти на восток. — Том указал на солнце. — Не на запад, не на север и не на юг. На восток!
— Тогда надо хотя бы отдохнуть, — капризно протянула Рашель.
— Некогда нам отдыхать.
Он начал спуск, зная, что у них не остается выбора, кроме как следовать за ним. И они поползли следом — правда, очень медленно. Ему пришлось замедлить ход, чтобы не оторваться от них.
И уже через десять минут его начали донимать первые галлюцинации. Он видел деревья, хотя знал, что нет там никаких деревьев. Видел пруды там, где ветер пересыпал пересохший песок. На ровном месте видел скалы.
Видел он Бангкок, видел Монику, плененную, запертую в подземелье.
Но он не останавливался. Глотки их пересохли, кожу обжигало палящее солнце, ноги покрылись пузырями, но выбора не было. Микал велел идти на восток, и они шли на восток.
Еще через полчаса Том начал что-то бессвязно бормотать. Он не понимал, что говорит, пытался вообще рта не раскрывать, но слышал срываемые с его губ горячим ветром слова.
Наконец, когда Том понял, что вот-вот свалится, он остановился.
— Привал, — сказал он и рухнул в песок.
Йохан со стоном свалился справа от него, Рашель села слева.
— Конечно, теперь пришло время отдыха, — язвительно начала она. — Полчаса назад, видишь ли, было рано, а сейчас, когда наш храбрый воин принялся болтать всякую чушь, самое время.
Совершенно измотанный, он не стал ей отвечать. Только дивился, откуда у нее взялась энергия на ссоры. Несколько минут они сидели молча. Наконец, Том сосредоточился, открыл глаза, глянул на Рашель. Она сидела, обхватив колени, и, сжав челюсти, глядела в сторону далекого горизонта. Отвернувшись от Тома.
Если бы у него были силы, он велел бы ей прекратить валять дурака.
Перед ними простиралось ровное море песчаных дюн, на вид совершенно одинаковых. Микал направил их в пустыню, куда не залетают шатайки. Но почему он настаивал, чтобы они непременно пересекли эту пустыню? Возможно ли, что руш сознательно послал их на верную смерть?
«Вы уже умерли», — сказал им Микал. Может быть, Том неверно понял его слова. Может быть, они означали: «Вы последуете моему указанию, потому что у вас нет другого выбора; вы зайдете в глубь пустыни и умрете, потому что заслуживаете смерти; то есть вы все равно что мертвы».
Марш мертвецов.
— Мечтаешь о своей Монике?
Опять галлюцинации. Моника звала его. Кара что-то ему говорила.
— Я слышала, ты произнес ее имя. Даже в такое время ты думаешь о ней.
Нет, это не Моника. Это Рашель. Он повернулся к Рашели.
— Что?
Ее глаза вспыхнули.
— Я хочу знать, почему ты при мне бормочешь ее имя.
Вот как! Значит, он произносит вслух имя женщины из снов. Может быть, и еще что-нибудь. И Рашель это слышит. И ревнует. Этого только недоставало! Они смотрят в лицо смерти, а у Рашели хватает сил на сцены ревности к женщине, которой и на свете-то не существует.
Том отвернулся.
— Моника де Рейзон, дорогая моя Рашель, не существует в действительности. Она плод моего воображения. Она всего лишь сон.
Нет, не лучшим образом он это изложил. Не надо про воображение и про сон не надо. Надо о том, что ее нет.
— Нет ее, Рашель, и ты знаешь это. А споры сейчас только помешают нам выжить в этой проклятой пустыне.
Он встал и направился вниз по склону.
— Пошли! — приказал он, но как-то очень вяло.
Он и сам еле ноги передвигал. Да, ее ревностью пренебрегать не следует… Только этим утром он с ужасом наблюдал, как она и Йохан колошматят друг друга, забыв про кровные узы. А чем он сам лучше? И Микал, помнится, указал ему на это…
Том поднялся на следующий песчаный холм, оглянулся и увидел, что Йохан смотрит назад, туда, откуда они пришли.
— Йохан!
Парень медленно повернулся, еще раз глянул назад и поплелся догонять попутчиков.
— Он хочет вернуться, — проворчала Рашель. — И я не спешу его осуждать.
Еще два часа прошли они в полном молчании, отдыхая каждые десять-пятнадцать минут. Ветер затих, жара стала невыносимой. Том останавливался каждый раз, когда на него наваливались галлюцинации. Лидер из него теперь, конечно, никакой, но как-то по инерции он продолжал руководить группой. И разум ему следовало поддерживать в максимально работоспособном состоянии.
Они ползли по песку, и все тверже овладевала ими уверенность, что двигаются они навстречу смерти. Вверх — вниз, вверх — вниз… Все те же пески, все те же барханы. Единственное изменение — появились валуны. Но никто им не обрадовался: воды в них не содержится, и есть их нельзя.
К заходу солнца они вышли в долину шириною ярдов в сто, густо усыпанную валунами.
— Остановимся здесь на ночь, — решил Том, указав на валуны. — Камни защитят нас от ветра.
Возражать никто не стал. Том опустился возле камней, положил голову на песок, освещенный заревом заката, и закрыл глаза…
