Бывало, вновь обретенные товарищи ссорились между собой до такого состояния, что от обиды не могли произнести друг другу и слова. Но как только одному из них грозила опасность или требовалась помощь, второй спешил на подмогу, не помня дурного. Эта верность и взаимовыручка и покорили многих их тех тэфрийцев, что отважились принять участие в проекте. А еще желание землян жить, не взирая ни на какие удары судьбы. Люди обжигались, страдали от слов и поступков друг друга, но все равно верили в лучшее, надеялись на чудо, пытались найти общий язык, искали способы понять, где оказались неправы или где незаслуженно нанесли оскорбление. Было и такое, когда кто-то всё же не мог найти в себе сил сломить предвзятое отношение или скрыть вспыхнувшую антипатию, и тогда они не общались вне места работы никогда. Некоторые наоборот стали настолько близкими, что доверяли самые сокровенные тайны друг другу, превратившись в надежных товарищей. Те, кому жизнь среди людей оказалась не по зубам, возвращался в Долину, чтобы остаться там навсегда. Однако были и такие, которые метались, не находя покоя. Они то жили в городке, то просились обратно. И как бы там ни было, ни один тэфриец или тэфрийка, какое решение ими бы не было принято, не осуждался. Таково было условие Рины — у каждого должно было быть право выбора, и этот выбор требовал уважения.
Медленно, но верно, отношения между отверженными тэфрийцами и землянами — рабочие и личные — налаживались. Торэ-Ин наблюдал за изменениями, произошедшими в городке с добродушной улыбкой. Особенно, когда его соплеменники узнали, кем на самом деле являлась Рина, какими обладала способностями и тем более, как могла бы поступить. Но уж кому-кому, а генералу было лучше всех известно, что его вейнари никогда и никого бы не стала принуждать. Как после шепнул ему Вальсат, многие выражали ей признательность за шанс вернуться в социум, пусть и не совсем привычный для них. Они были безмерно благодарны за то, что никто не стал насиловать их без того сломленную волю и не осудил на тот или иной выбор.
Гордость распирала Торэ-Ина от осознания того факта, насколько Рина ответственно и серьезно подошла к выполнению возложенной на нее задачи. Часто она спрашивала у него совета, обсуждая, какие еще совместные работы можно поручить землянам и тэфрийцам. Получая вполне обоснованные и емкие ответы, она благодарно целовала его, крепко прижималась к его груди и вновь погружалась в обдумывание новый идей. И на протяжении всего того времени, как уверенно налаживалась жизнь городка, который земляне между собой называли Ульем, а себя шутливо именовали пчёлками, также уверенно рос и живот его вейнари. Ненаглядная горячо любимая землянка послушно выполняла все рекомендации Максара, посещая его каждую неделю. И если случалось недомогание — что было крайне редко — она не трогалась с места. В их новом доме частыми гостями были родители генерала и друзья Рины. Их общие посиделки иногда продолжались до глубокой ночи, когда земляне делились самыми счастливыми своими воспоминаниями, интересными и курьезными случаями, и тогда гостиная наполнялась добрым смехом. Именно в такие часы генерал ощущал себя главой какого-то огромного семейства и чувствовал себя несказанно счастливым. Были еще моменты, которые он не променял бы ни за что на свете, когда он опускался рядом с Риной на колени и прикладывался щекой к ее животу, что-то шептал, ласково целовал его и торжествующе смеялся, стоило кому-то из малышей пошевелиться внутри мамы. Тогда он нежно накрывал теплой ладонью выпирающий бугорок и улыбался на все свои зубы. Потом он вставал, брал Рину за руки и чувственно целовал внутреннюю поверхность ладошек. Рина смущенно вспыхивала, он же ликовал, не скрывая бурлящих в нем эмоций и живительных энергий.
Единственное, что расстраивало Рину, так это взаимоотношения Дизы и Янга. У Торэ-Ина они сначала вызывали легкое недоумение, зато Лазат хихикал, глядя, как кровь приливала к бледным щекам женщины. Джереми Янг, в прошлом закаленный не одним боем вояка, будто помолодел и скинул несколько десятков лет. Он оказывал Дизе всяческие знаки внимания, упорно игнорируя ее несмелые отказы. По старинным обычаям землян он задаривал ее цветами, слал корзинки с фруктами и сладостями, которые она обожала. Диза невероятно смущалась, словно юная девица, и как бы она не пыталась скрыть свои истинные эмоции, было очевидно, что общение с Янгом ей нравилось. Она будто оживала, глаза ее вспыхивали, движения становились легче и невесомее, и казалось будто она парила над землей, а не ходила по ней двумя ногами. Диза разрывалась между чувством долга перед ее погибшим вейнари и новыми незнакомыми ощущениями, которыми наполнил ее землянин. Она металась, не зная как правильно поступить. И хотела этого общения и боялась всеобщего порицания. Она не отвергала Янга, но и не давала согласия, прося его о времени. И Янг терпеливо ждал. Чем удивил даже генерала и Вальсата. Как над Дизой подшучивал Лазат, так же подзадоривал шефа и Свенсон. Янг беззлобно огрызался и уверенно заявлял, что добьется своего. Конфетно-букетный период настойчивых ухаживаний возродил капитана, придав ему сил.
Однажды, глядя на все эти игрища, Рина в сердцах буркнула обоим:
— Вас бы запереть обоих в комнате на замок, чтобы вы нормально хотя бы поговорили о своих страхах, надеждах и… желаниях, в конце концов!
Диза испуганно ойкнула, представив себе подобную перспективу, и прижала ладонь к щеке. Тогда как Янг прищурил темные глаза и, что-то серьезно обдумывая, потер подбородок.
Сао-Ирс пристально наблюдал за экспериментом, и неожиданное чувство вины собралось где-то в груди. Сначала думал, что нечего ему делать в городке землян, но не выдержав искушения и снедаемый любопытством, он посетил Улей, по улочкам коего уже свободно ходили и тэфрийцы. Под предлогом поиска генерала Леорсы и его супруги, занимающихся организацией строительства еще одного жилого комплекса, он шагал по дорожкам парков и удивлялся кипевшей здесь жизни. Кто бы мог подумать, что им придётся расширять границы городка? А судя по растущему количеству желающих принять участие в проекте, это был не предел.
В окружении землян их отверженные оживали медленно. И все же в том, что они оказались в подобном положении никто кроме них самих не виноват, Сао-Ирс понимал — те, кто позволил своим соплеменникам погаснуть вот так мучительно, оставаясь невостребованными и отрезанными от себе подобных, были виновны ни чем не меньше. Даже несмотря на все условия, которые были обеспечены отверженным, о самих, как о личностях, забыли. Их допускали только до работы в качестве прислуги, и речи стать коллегами не было. Тэфрийцы, не совершившие преступления считали себя выше и лучше, и думали, что имеют право на презрение и осуждение, коими и задушили самое светлое в тех, кто еще мог принести пользу своей цивилизации. Никто и никогда не задумывался о мотивах, толкнувших тех или иных тэфрийцев на совершение преступления. Зато здесь, общаясь с людьми на равных, пусть даже иногда с ругней, отверженные отвлекались от глубокой тоски. Они пытались понять землян, они выясняли отношения, они шутили друг над другом, они смеялись, они переживали, они злились, они ссорились. Вот только теперь их кожа не могла отразить всю гамму чувств, владевших ими. Отверженные стали немного схожи с людьми в выражении своих эмоций — краснели от смущения, гнева или напряжения, отчаянно жестикулировали руками, стараясь донести свою точку зрения, повышали голос. Но они жили. Потому что земляне приняли их такими, какими они были. Потому что сами были не идеальны и имели мужество признать это.
