в десяти шагах Демид; но Агнии холодно от такой близости. «Он меня совсем не замечает. И тогда в конторе, и потом на совещании, и на обсуждении маршрутов разведки сколько раз встречались и будто не видели друг друга. Может, он подумал, что я сторонюсь его? Хоть бы нам поговорить!»
Но как поговоришь, когда рядом недремлющий Андрюшка? Вот он беспрестанно подкладывает в огонь сухостойник. Оранжевые языки пламени жгут тьму. Чернеют конусы высоченных елей. Невдалеке фыркают лошади.
– В тайге еще много снегу, – бормочет Андрюшка.
Да, конечно, чем дальше заедут в тайгу, тем больше будет снега. Лошадей придется кормить овсом и прошлогодними вытаявшими травами.
Агния видела, как Демид забрался в спальный мешок и улегся рядом с Аркашкой.
«Вот и поговорили! – ворохнулась горькая мысль, оседая тяжестью в ноющем сердце. – Он таким не был. Совсем, совсем другим стал!.. – И легла на мягкую постель из пахучих пихтовых веток. – Завтра он повернет к Жулдету, а я к пасеке. Так и разъедемся. Навсегда, может».
Обидно и горько, а что поделаешь?
Высоко-высоко мерцают звездочки. Агния смотрит на них сквозь пихтовые лапы точно так, как тогда, давно, глядела сквозь сучья старого тополя.
Костер Демида гаснет. Для Агнии по соседству только один Демид. Ни Матвея, ни Аркашки как будто нет. Есть Демид и гаснущий костер.
– Ложись спать, – говорит Агния сыну.
– Посижу еще. А вдруг волки? Задерут лошадей.
– В тайге волков нет.
– А где же они водятся?
– Всегда возле деревень. По балкам и оврагам.
Андрюшка помалкивает. Он бы хотел узнать, где и какими тропами будут ехать завтра до пасеки и до золотоносной жилы. Там откроют прииск. Вот это будет здорово! Только как бы тот угрюмый старик не прихлопнул их. «В случае чего – у нас два ружья. Я возьму трехстволку, а мать пусть с берданкой».
Андрюшка очень любит мать. Теперь никакой Демид не закрутит ей голову. И бабушка, Аксинья Романовна, наказала Андрюшке, чтоб он глаз не спускал с матери и Демида. «Оборони бог, опять срам выйдет на всю тайгу».
Нет, сраму не будет. Андрюшка – настоящий мужчина…
Чуть забрезжила сизоватая зорька и над низиной Маральего становища собрался туман, геологи оседлали лошадей.
Демид подошел к Агнии.
– Ну, теперь мы разъедемся, – начал он, глядя в землю. – Поберегись там. И не задерживайся. Возьмешь две-три пробы – и на Верхний Кижарт.
Вот он о чем беспокоится!..
– Я думала, ты что-нибудь другое скажешь.
Демид ответил твердым, спокойным взглядом. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Я думаю, Агния, мы останемся с тобой хорошими друзьями.
– Друзьями? – У Агнии перехватило дыхание. – Разные бывают друзья, Демид Филимоныч.
– Я понимаю, Агния. Если бы можно было все пережить заново… Знаю, виноват. Если позволишь – Полюшке буду помогать.
– Ах вот что ты надумал! – У Агнии кровь хлынула в лицо и даже уши зарделись. – Полюшке!.. Нет уж, Полюшка как-нибудь проживет без твоей помощи. А за дружбу благодарствую! Только… не нуждаюсь, – отрезала, как ножом, и ушла к Андрюшке.
Матвей и Аркаша Воробьев должны были ехать до пасеки, а потом свернуть в сторону Кипрейной и там поджидать Агнию с бородачом.
– Если что неладное окажется – двинь из двух стволов. Мы тут как тут будем. А так не покажемся, – сказал Матвей. – Пусть думает космач, что ты одна.
– Я не одна.
– Понятно! Ну, Андрей, держи ушки на макушке!
Демид поехал один в сторону Жулдетского хребта. Там он будет поджидать Матвея и Аркашку в геологическом пятом квадрате, как помечено на маршрутной карте.
До пасеки ехали торной тропой. По взгорью лошади вязли по брюхо в снегах.
Жулдет еще не успел набрать воды. По каменистому руслу бурлила ледяная суводь. Лошади фыркали и никак не шли с берега в реку. Агния взяла за повод Андрюшкиного солового и первая спустилась к реке. Андрюшка побаивался: а вдруг собьет бурное течение?
Переправились благополучно.
На берегу Жулдета показалась пасека. На обширной елани – рядками расставленные ульи с утопленными днищами.
Андрей Северьянович встретил Агнию с Андрюшкой не особенно дружелюбно. Сказал, чтоб лошадей расседлали подле омшаника, подальше от пчел. «Уж не передумал ли?» – мелькнула отрезвляющая мысль.
– Вы так и живете один? – поинтересовалась Агния, когда расседлала лошадей.
– Со пчелами живу, дева. Один сдох бы. Без родства – душа омертвеет. Слыхивала? То-то и оно.
Вот и пойми: если с пчелами он, значит – не один.
– Ждал вас через недельку-две. В тайге снега, почитай, чуть тронулись. Как одолеем ледник – ума не приложу. В избушке устроитесь или в омшанике? Смотрите, где лучше…
И пошел куда-то в тайгу. А вернулся поздним вечером. Долго грелся возле огня, решительно не обращая ни малейшего внимания на Агнию с Андрюшкой. Агния с сыном опять развели костер, и каково же было их удивление, когда на склоне горы они заметили пятно огня. Это же Матвеев огонек! Вот так спрятались. Хорошо еще что Андрей Северьянович не заметил.
Но космач узнал-таки, что Агния приехала не одна.
Когда на рассвете собирались в дорогу, он долго к чему-то принюхивался и бормотал нечто невнятное себе в бороду.
– Благослови, Господи! – перекрестился Андрей Северьянович перед дорогой, не снимая шапки, и тут же оговорился: – А в Бога я не верую. Дурман один. У меня свой бог – тайга-матушка. Молюсь, чтоб зверь не тронул.
И вдруг спросил:
– А ты что, дева, вроде сопровожатых взяла? Огонь жгли вот там. А кому жечь? Охотников поблизости нету, да и на кого охотиться в такую пору? Говори: кто там?
Агния попробовала уклониться от ответа, но Андрей Северьянович рассердился:
– Не мальчонка я, за нос не води. Доверия нету – с места не тронусь.
– В той стороне у нас геологи. У них свой маршрут, у меня свой.
– Эх-хо-хо! – покряхтел космач и пошел впереди гнедка Агнии.
«Доверия нету, вот оно какая музыка, – бормотал себе под нос Андрей Северьянович. – Опять-таки: через что я должен иметь доверие?»
Подумал и решил: заслуг для доверия не имеет.
XIV
Далеко от пасеки не уехали. Кони по пузо вязли в глубоких наметах рыхлого, крупитчатого снега. Агния с Андрюшкой вели лошадей за собой, пробираясь между сухостойными стволами старых пихт. Андрюшка еще удивился: куда ни глянешь – кругом мертвый лес.
– Хо-хо! В бурю-то в таком лесу – чистая погибель. Чуть замешкался – насмерть прихлопнет, парень.
– А почему он засох, лес-то?
– Пакость такая водится. Вредитель, значит. Жучок, иль как там прозывается, токмо чистая погибель от него. Как напал на пихтач иль
