старуха и начала охать да ахать.
Это было последнее, что сейчас надо было Вере – стенания старухи. Ей и так было не по себе. К тому же потерпеть пришлось гораздо больше, чем «немного». Вера стонала, не в силах терпеть боль, и кусала губы, силясь не кричать, пока Бышиха делала своё дело. Вере казалось, что её режут и разрывают изнутри. Она почти потеряла сознание. Когда, наконец, всё закончилось, Бышиха похлопала её по ляжкам и улыбнулась беззубым ртом.
– Ну, всё, детка, – сказала она. – Отдохни теперь часок-другой.
Вера перевела дух. По щекам текли горячие слёзы облегчения. Внутри ещё всё ныло и болело, но острой жуткой боли уже не было.
Отпуская Веру домой, старая повитуха сказала ей:
– Несколько дней ещё польёт, как при обычных делах. Тяжёлого не поднимай. Мужа пару недель не подпускай. Всё поняла?
Вера устало кивнула головой и вяло улыбнулась.
Через неделю Вера забеспокоилась – всё должно было уже прекратиться, но кровотечение так и не проходило. Ещё через пару дней она поняла – что-то не так. Кровь уже лилась алая, как из раны. А Вера была бледна и постоянно чувствовала противную слабость. Так не должно было быть. Ещё через день на работе у неё резко поднялась температура и она потеряла сознание. По скорой её увезли в больницу. Там осмотрели и обнаружили, что после повитухиного аборта остался кусочек «места» – плаценты, он и вызвал кровотечение и общее воспаление.
– Ты что же это, сукина дочь, угробить себя решила? – орал на неё врач, который две недели назад отказался делать аборт. – Ты понимаешь, что у тебя может случиться заражение крови? Детей хочешь сиротами оставить?!
Веру тем временем укладывали на операционный стол и готовили инструменты. Их холодный металлический лязг прорезывал затуманенное сознание Веры.
– Сукины дочери, «растуды» вашу мать! – продолжал материться врач, натягивая стерильные перчатки. – Взяли моду, к бабкам шляться. А потом помирают прямо здесь, на столе. А всё потому, что бестолковые эти бабки ваши, элементарных правил санитарии не соблюдают. Да куда там, руки даже не потрудятся помыть. А уж кромсают-то как. Страшно смотреть потом. Говори, кто делал? У кого была?
Вера отрицательно покачала головой.
– Говори имя, тебе говорят! Ничего не буду делать, пока не скажешь!
Вера снова мотнула головой, но уже слабее. Она силилась раскрыть пошире глаза, но не могла; перед глазами темнело, к горлу опять подступала противная тошнота. Уже проваливаясь в полную темноту, она услыхала, как будто издалека, взволнованный голос медсестры:
– Доктор, давление резко падает. Больше нельзя тянуть.
– Вот зараза упёртая! – выругался в последний раз врач и живо принялся за дело.
Придя в себя после операции, лёжа под капельницами, Вера с облегчением вздохнула: «Жива».
3.
Наступил 1953-й год. А с ним пришло страшное известие о смерти Сталина. Отовсюду на разные лады было слышно одно – «Отец народа и вождь пролетариата умер»; «Товарища Сталина больше нет». По всей стране был объявлен траур. В день смерти и в день похорон все заводские гудки и все автомобили по стране ровно минуту гудели, оглушая окрестности. И у всех людей на лицах было общее выражение горя и ужаса, и у всех был один общий вопрос: «Что же теперь делать?»
Плакали все – и взрослые, и дети, плакали и стенали, хватаясь за головы: «Что же теперь будет? Как жить дальше?»
В связи со смертью Сталина была объявлена большая амнистия. Тысячи заключённых были отпущены на волю. Народ ликовал.
Две тысячи лет назад Ирод, умирая, отдал приказ в день его смерти казнить всех мужей – оставить тысячи вдов, желая таким образом запечатлеть в истории свою смерть, заставив тысячи женщин рыдать в день его смерти, и потом в каждую годовщину (к счастью, его приказ не был исполнен). Смерть Сталина увековечили иным образом – отпустив на волю тысячи томившихся за решёткой мужей – кроме убийц и политзаключённых.
Под амнистию попал и Захар Анфаров. Отсидев три года, меньше половины срока, он всё же был отпущен. А позже с него и судимость сняли, полностью оправдали, поскольку злополучный кладовщик, на счастье Захара, снова попался на таком же деле. Так что имя Захара было полностью очищено, хотя три года жизни ему никто не мог вернуть, да и в армию вернуться он не смог. Оправдали – не оправдали, а судимость была. Хоть и по ошибке. Не важно.
Захар вернулся в Осиновку. Там они с Шурой пожили ещё какое-то время – около года. А тогда Захар получил небольшой участок земли на холме, по улице Мичурина. Затем пришлось подождать ещё полгода, пока построили дом. И вот Шура с Захаром и семилетним Толиком перебрались в свой собственный новый дом.
Шура продолжала работать в своём продуктовом магазине. Захар устроился по части снабжения. Водил самосвал, возил комбикорма, пшеницу. Обзавелись хозяйством. Всё пошло на лад.
4.
Вера нашла новую работу, в офицерской столовой. Далеко от дома, километра два вниз по реке, мимо школы Осиновской.
Однажды Вера обратила внимание, что один офицер – майор, проявляет к ней неоднозначный интерес. Веру это, с одной стороны, смутило, а с другой – польстило. Она не была сторонницей романов на стороне, но внимание майора, красивого, стройного, подтянутого мужчины средних лет было ей более чем приятно. Вера не собиралась изменять мужу, она даже не думала о том, что будет впереди. Она просто вежливо принимала лёгкие знаки внимания со стороны Володи – так, оказалось, звали Вериного ухажёра. Она снова чувствовала себя молодой желанной женщиной, у ног которой весь мир.
Володя ухаживал за Верой очень тактично и красиво, не пытался её скомпрометировать. Иногда, когда удавалось, приходил вечером и провожал её домой. Много рассказывал о службе, о войне, о родине. Он сам был из России, здесь служил временно, и, скорее всего, срок его пребывания в Чугуеве подходил к концу. Услыхав это, Вера почувствовала странный укол в области сердца и лёгкое разочарование. Ей было грустно думать, что скоро всё это закончится. Она привыкла к своему поклоннику, к тому же Володя был очень приятен ей. Это не было любовью, не было даже влюблённости, просто он, первый за столько лет, сумел растопить лёд в её сердце. Рядом с ним было хорошо. Как дома.
– Очень жаль, – сказала как-то Вера, – что вы уезжаете, Володя. Я к вам уже привыкла и мне будет вас не доставать.
Володя словно всё время только и ждал этих слов. Он взял Веру за руки
