«Циклопа» покидали в плохом настроении и потом оставались на взводе. Чудовища в море и тумане, конечно, были страшными существами, но с ними можно было сражаться, они не были наделены разумом. Но женщина-паук на «Циклопе» являлась чем-то совершенно иным, не так ли? Даже сейчас, почти день спустя после побега из «мавзолея», Кук не мог связать все произошедшее воедино. Что на самом деле произошло с Лидией Стоддард? Она превратилась в призрака? Мутанта? Ползучее олицетворение чистого безумия, охватившего «Циклопа» и всех находившихся на борту? Есть ли у нее тело, или она стала чем-то сверхъестественным? Одна мысль об этом приводила в ужас, но самый страшный факт заключался в том — хотя все, с чем им пришлось столкнуться, было невероятно пугающим, — что, обратившись монстром, женщина оставалась разумной. Она строила планы и заманивала людей в трясину сумасшествия и смерти. Кук не знал, как противостоять этому чудовищному ребенку безумия, эктоплазмы и кошмарной биологии, которым движет хищный, больной разум.
Происшествие ни для кого не прошло бесследно, даже Сакс, как чувствовал Кук, был буквально выпотрошен последними событиями. Он не подавал виду, но, присмотревшись внимательно, можно было разглядеть страх в его глазах.
— А теперь послушайте, — сказал Сакс. — Не хочу вас, кретинов, тревожить, но нам реально нужно подумать насчет пищи. Однажды она кончится, и что потом? Что случится потом? Что случится, если кого-то из нас начнут посещать безумные идеи?
— Ты уже это обдумал, — тихо произнес Крайчек.
— Нет, не обдумал, иначе бы не говорил, псих. — Сакс поднял перед ним руки, чтобы показать, что в рукавах у него ничего не спрятано. — Нам есть о чем подумать. Я знаю, парни, что вы все хотите есть. Тем чертовым кроличьим пайком, который распределяет Кук, сыт не будешь.
Он всецело завладел вниманием Менхауса, в глазах которого застыл голод. Этот парень всегда был на короткой ноге с фуршетами и добавками. Пусть его желудок уменьшался в объеме, зубы жаждали впиться хоть во что-нибудь.
— Ладно, Сакс, довольно, — сказал Кук, голос разума команды. — Мы все хотим есть. Я бы не отказался от чизбургера или порции ребрышек, но, насколько я вижу, ресторанами здесь и не пахнет. Так что заткнись. Что касается каннибализма… Я застрелю любого, кто еще раз заговорит об этом.
Теперь все внимание было приковано к нему. Взгляд его пустых, темных глаз не предвещал ничего хорошего.
— Поверьте мне, я серьезно.
Улыбка Сакса сникла. Он затевал еще одну игру, что была стара и повторялась бесчисленное количество раз, ту самую игру, за которой ежедневно можно наблюдать в тюремных дворах, на фабриках, в залах заседаний и барах. Уничтожающий взгляд. Везде, где собираются мужчины, можно заметить этот взгляд. Игра в запугивание. Мой член больше твоего, мои мышцы крепче твоих. Не смотри на меня, потому что я в любой момент могу надрать тебе задницу, и ты это знаешь. Не ты меня запугиваешь, а я тебя. Это детская, заранее обреченная на провал игра, последний удел слабаков, привычка, которую следует оставлять в ящике школьной раздевалки вместе с грязным бельем. Но мужчины никогда так не делают. Кук это понимал. Они в большинстве своем слабые, пугливые существа, торопливо несущиеся по жизни, видящие во всем и вся вызов тому, что болтается у них между ног. Так ведут себя обезьяны и львы в телепередачах о животных. Мужчины играют в эту игру повсюду.
Насколько Кук знал, запугивают только те, кто сам напуган.
— Ладно, Сакс, хватит на меня таращиться, — сказал он. — Песочница закрыта, и я не хочу играть в игру «Чей член больше».
Фабрини разразился хохотом. Менхаус к нему присоединился.
— Поосторожней, Кук, — только и смог выпалить Сакс. Его загнали в угол в угол, вытащили инфантильное эго на всеобщее обозрение.
— Хорошо, Сакс. — Кук улыбнулся. — И вот еще что.
Сакс не сводил с него глаз.
— Повзрослей уже, мать твою.
Бригадир кипел от гнева, а Фабрини продолжал над ним смеяться.
«Бедный старина Сакс, — подумал Кук. — Он даже и не подозревал, что люди всю жизнь смеются над ним у него за спиной».
— Что за дерьмо у тебя на руке? — спросил Менхаус.
Сакс бросил на него все тот же уничтожающий взгляд.
— О чем ты, маменькин сынок?
Кук разглядел, что предплечье Сакса покрывают красные пятна: не ссадины, не царапины, а настоящие язвы.
Сакс опустил рукав.
— Ничего, — ответил он. — Ничего.
— Дай посмотреть, Сакс. Выглядит хреново. Фабрини, тащи аптечку.
Сакс взорвался:
— Отвали от меня, Кук! Все отвалите! Черта с два я позволю уроду вроде тебя обрабатывать мои раны.
— Тогда обработай сам.
— Занимайся своим делом, черт возьми.
Кук скрестил руки на груди и покачал головой:
— Брось, Сакс, ты же разговариваешь с боссом. Здоровье и благополучие команды — часть моей работы.
Стоило Куку сделать шаг в его сторону, Сакс тут же отпрянул. Глаза бригадира яростно блестели. Он выглядел так, будто готов на все.
— Если это дерьмо заразно, Сакс, отправишься за борт, — сказал Фабрини.
Хотя Кук видел язвы лишь мельком, он сразу понял, что это было что-то неестественное, вроде рака кожи, вызывающее отвращение и однозначно заразное.
— Только попробуй, Фабрини.
Сакс шевельнулся, и остальные стали, не спуская с бригадира глаз, окружать его, как дикие собаки. Он ощутил себя загнанным в угол, почувствовал угрозу. Этому парню нравилось быть в центре внимания, но только не в качестве жертвы. Рука бригадира потянулась к поясу, и Кук понял, что Сакс зарежет любого, кто подойдет слишком близко.
Фабрини сделал шаг вперед.
— Что это? У тебя между ног…
Сакс взбодрился.
— Мой член. И нет, не стану я совать его тебе в рот.
Но все смотрели вовсе не на его член. Между ног Сакса болтался грязный фланелевый мешочек.
— Что это такое, Сакс? — спросил Кук.
Сакс ухмыльнулся, поняв, что его раскрыли, загнали в ловушку. В следующий момент он очень быстро сделал две вещи: достал нож и схватил сверток, который оказался размером с кулак.
— Это мое, никому не дам.
— Сакс… — начал было Кук.
— Ты тоже отвали на хрен, большой босс.
Сакс развернул сверток. Внутри оказался бледный мясистый комок, покрытый крапинками и розовато-бурыми линиями, — кусок солонины. От одного запаха у всех потекли слюнки. Саксу это понравилось. Он поднес мясо ко рту и лизнул.
— Где ты это взял? — спросил Менхаус, истекая слюной, словно голодный пес.
— Ты грязный, эгоистичный сукин сын, — злился Фабрини.
Крайчек часто заморгал. Кук покачал головой:
