Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
В историческом закоулке Клагенфурта, на пьяцетте у двубашенного здания земельного парламента, расположился памятник народного освобождения от «сербско-хорватско-словенских оккупантов»: черный крест, мемориальные доски, античного вида колонны, символизирующие долгожданную свободу и местное миролюбие. В суматохе распада габсбургской империи армия новорожденного южнославянского королевства без большого сопротивления заняла южные области Каринтии, но пробыла здесь на постое лишь несколько месяцев. О том, в каких борениях завоевано народное счастье, прямо в зале заседаний ландтага повествует многофигурная «Фреска каринтийского плебисцита», на которой, стоит поднять голову, остановятся глаза любого депутата. Потеря Целовеца и окрестностей, как считают мои люблянские друзья, в любом случае остается довольно чувствительной темой: речь идет об утрате территорий, которые исторический миф описывает как славянскую прародину.
Клагенфурт выглядит совершенно по-австрийски и питается австрийскими мифами. На просторной Новой площади, неподалеку от монумента Марии Терезии и средневековой аптеки с вычурными резными дверями, установился девятиметровый каменный дракон, вполне страшный, с разинутой пастью, в которую легко засунешь даже голову, с крыльями и мощным витым хвостом. Это особый тип сказочных рептилий — изрыгающий ядовитую слюну линдворм, но в Каринтии отраву заменили струей воды из фонтана. Каменному дракону почти 500 лет, и удивительно мастерство скульптора, вытесавшего такую фигурищу из целиковой глыбы. Прежде чем явиться на площади, линдворм, если верить легенде, мешал славянским и германским поселенцам основать Клагенфурт-Целовец, потому-то он вечно и находится под ударом палицы полуголого каменного мужчины с усами. «Чистый немец», — предположила моя жена, но более тщательное исследование выявило, что усач на самом деле является Геркулесом, то есть и не германцем, и не славянином.
На крайнем юге небольшого словенского мира, по другую сторону от Клагенфурта, постоянным центром национального притяжения столетиями оставался Триест, важнейший для Австро-Венгрии портовый и коммерческий центр. Этот город некогда более чем на треть был славянским. В начале XX века в Триесте проживало примерно столько же словенцев, сколько в Любляне, около 50 тысяч. Город окончательно присоединили к Италии в 1954 году после семилетнего переходного бытования под формальным мандатом ООН. Триест так и остался 200-тысячным, и примерно каждый десятый его житель имеет словенские корни. А в Словении насчитывается 67 городов, из которых 16, как уточняет справочник, с населением более 10 тысяч человек. Что ж, и это немало.
Клагенфурт. «Дракон». Фото Ольги Баженовой
Минус Триест, минус Клагенфурт — и вот в словенские города номер два выдвинулся Марибор, некогда один из скромных центров габсбургской провинции Штирия, южная часть которой, за рекой Мура, после распада Австро-Венгрии, в отличие от Каринтии, досталась южнославянскому королевству. Населенный в основном немцами город, веками известный как Марбург, в самые драматические дни крушения Дунайской монархии был перехвачен словенскими отрядами. Добровольцами командовал получивший за такой подвиг генеральский чин Рудольф Майстер, бывший офицер тыловых служб императорской армии. В свободное от службы время майор, а потом генерал Майстер сочинял стихи, которые публиковал под псевдонимом Вук Славич (это дословный перевод имени Рудольф — старонем. «славный волк»), и писал маслом речные и горные пейзажи. Этот солдат и поэт, один из немногих словенских военных героев, считается создателем первой в национальной истории армии. Международную репутацию Майстера ставят под сомнение трагические январские события 1919 года, когда при разгоне ответной демонстрации (за присоединение Марбурга к Австрии) были убиты полтора десятка человек и еще полсотни получили ранения. В словенских научных книгах о «мариборском кровавом воскресенье» рассказывают сдержанно, но статус Майстера у него на родине под сомнение не ставят. В центре Марибора усатому генералу поставили памятник. Конную фигуру Майстера я заметил и у автовокзала Любляны, но вот как раз над этой скульптурой местные историки посмеиваются, поскольку основатель национальной армии был пехотинцем.
Немцев из Южной Штирии после Второй мировой войны вытеснили и выселили. Современный Марибор — центральноевропейский город не хуже прочих: собор Иоанна Крестителя, какой-никакой замок, чумная колонна, средней евросилы футбольная команда. На меня, однако, Марибор (допускаю, что необоснованно) производит депрессивное впечатление — то ли из-за кажущихся бесчисленными промпредприятий на окраинах, то ли оттого, что я почему-то неизменно попадаю сюда в осенне-зимнюю непогоду. Много лет назад по совершенно необъяснимым причинам я совершил в Мариборе нехороший поступок, за который мне и теперь стыдно перед словенским народом: в томительном ожидании рейса на Загреб стянул в забегаловке на автовокзале грошовую пепельницу с логотипом пивного завода Laško и волшебным козлом Златорогом. Эта пепельница потом кочевала со мной по разным адресам, терзая совесть, и у меня почему-то долго не хватало сил ни выбросить ее, ни отправить почтой хозяевам. В конце концов я подарил эту чертову безделушку одному пражскому мусорщику, но душу себе не облегчил. Каюсь — грешен.
Зато в Мариборе я познакомился с Леоном Штукелем, а Штукель — это человек-вечность. Трехкратный чемпион Олимпийских игр по гимнастике, свои первые медали он получил из рук самого барона Пьера де Кубертена. Дело было в 1924 году в Париже, где словенский спортсмен выиграл для команды королевства многоборье и перекладину, и я своими глазами видел его наградные дипломы — под стеклом и в рамках на стенах венского стиля квартиры в центре Марибора. Из большого спорта Штукель ушел в 1936 году, напоследок съездив в гости к Гитлеру и завоевав на Олимпиаде в Берлине бронзу на кольцах. Жовиальный 96-летний старик, Штукель словоохотливо делился воспоминаниями о своих великих победах, ворчливо сожалея о тех временах, когда «в Марбурге подавали лучший в Европе кофе-капуцинер». Этот человек помнил государя императора Франца Иосифа, он знавал генерала Майстера, а в годы Второй мировой войны был британским агентом, за что потом попал в немилость к коммунистам. На прощание Штукель приподнялся в старомодном кресле, оперся о его деревянные подлокотники и, отжавшись, легко сделал «уголок». У входной двери под высоким потолком болтались гимнастические кольца, но у меня не повернулся язык спросить, может ли олимпийский чемпион вот прямо сейчас выполнить выкрут вперед.
Леон Штукель. Фото. 1958 год. Архив словенской газеты Večer
У Юрия Трифонова есть написанный в конце 1960-х короткий рассказ «Победитель» — о неудачливом участнике Олимпиады 1900 года (тоже, кстати, парижской), французском старике, пережившем свое время.
— Он говорит, что он победитель Олимпийских игр.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
