Различные факторы вели к романизации местного населения и появлению ее различных зон. Нельзя забывать тот простой факт, что римские институты и римская культура были принесены победителями и побежденные волей-неволей должны были к ним приспосабливаться. Латинский язык был языком администрации, суда, религии и торговли, и он становится, как говорилось выше, и языком межэтнических сношений в туземной среде. Во время долгих и упорных войн многие испанцы попадали в рабство, причем значительная часть их, вероятно, оставалась в Испании, принужденная к работе в рудниках. Эти люди независимо от своей воли втягивались в социальные отношения римского общества[951]. Представители местной знати, общаясь с римлянами, не могли не поддаться влиянию господствующей культуры. Римские боги оказались сильнее местных, и это привело к распространению их культов. Содержание оккупационной армии, а затем необходимость платить налоги привели к возникновению и широкому распространению (особенно на юге и востоке Пиренейского полуострова) денежной системы[952], а это, естественно, влияло на экономическую и социальную жизнь испанцев. Некоторые социально-политические структуры разрушались в случае активного сопротивления.
Большое значение имело привлечение местного населения к военной службе во вспомогательных частях[953]. В течение многих лет, проведенных подчас далеко от родины, воины воспринимали не только латинский язык, но и весь римский образ жизни, а вернувшись к себе, становились ревностными его проводниками. Некоторые ветераны в качестве муниципальных землевладельцев получали участки земли[954], которые и становились ячейками античной формы собственности и рабства как главной формы эксплуатации. Этот фактор нельзя переоценивать, но и игнорировать его вовсе тоже невозможно. Определенную роль играла политика, особенно во время гражданских войн, когда римские политические и военные деятели относительно широко раздавали гражданство туземцам. Принципиально новый шаг в этом направлении, как уже говорилось, сделал Цезарь.
Не последнюю роль играло перемещение местного населения. Это явление, например, отмечено в северной части средиземноморского побережья Пиренейского полуострова, где были оставлены многие ранее существовавшие иберские поселения[955]. В ряде случаев римляне насильственно переселяли людей, особенно из горных крепостей в долины. Несколько позже так поступил Август с кантабрами, но так римские полководцы поступали и раньше. В других случаях сами испанцы по разным причинам уходили из родных мест либо в рудники, где можно было что-то заработать, либо в большие города, где существовала надежда разбогатеть. Анализ ономастики Нового Карфагена показывает, что в этот город устремился довольно значительный поток людей из других районов Испании, причем некоторым действительно удалось пробиться в господствующий слой горожан[956]. В новых условиях, в разноплеменной и разноязычной, а главным образом латиноязычной среде люди довольно быстро забывали старую культуру, приспосабливаясь к новой, господствующей. Во многих городах, особенно приморских, жили также пришельцы из Африки, Греции, Малой Азии, Сирии, что придавало этим городам космополитический облик, подрывая основы старой цивилизации.
Все это наносило сильнейший удар старому обществу, старой культуре, старому образу жизни, создавало важнейшие элементы нового, античного, римского провинциального общества и его культуры. В единую систему эти элементы сложились под воздействием римско-италийской иммиграции, о которой шла речь в начале главы.
Италики, поселившиеся в Испании еще до получения римского гражданства, по-видимому, и оставались негражданами. Хотя фактические различия их с туземцами были довольно большими, отсутствие юридической пропасти способствовало сближению местных жителей и иммигрантов. Нельзя сбрасывать и демографический фактор. Конечно, при обращении к древности манипуляции с цифрами весьма условны, но учитывать их все же надо. Полагают, что население Испании было сравнительно невелико: всего 5 или 6 миллионов человек, из которых в двух сравнительно романизованных зонах проживало около половины. Конечно, те приблизительно 30 тысяч римлян и италиков, которые жили в Испании в начале I в. до н. э., не могли решительно повлиять на местную среду. Однако с 80-х гг. этого века положение решительно меняется. По некоторым расчетам, в Бетике жило уже около 100 тысяч римских граждан. Во всяком случае в 49 г. до н. э. из них уже можно было набрать два легиона воинов-граждан[957]. К этому надо добавить тех граждан, которые жили в городах Ближней Испании, и италиков, гражданства не имевших. Можно, таким образом, говорить, что иммигранты из Италии составляли не менее 1/10 всего населения юга и востока Испании. И эта одна десятая, несомненно, оказывала громадное влияние на своих туземных соседей.
Анализируя номенклатуру провинций, Р. Сайм пришел к важному выводу: «хорошие» римские имена носят романизованные туземцы, в то время как у италийских переселенцев господствуют старые nomina[958]. Рассматривая с этой точки зрения ономастику Бетики, мы почти не найдем там «хороших» имен. Обычны там Бебии, Дасумии, Элии, Ульпии, Аннеи и др., свидетельствующие об италийском происхождении их носителей[959]. Судя вообще по редкости в Бетике «хороших» имен, турдетаны тоже принимали италийские имена, что свидетельствует о сильном влиянии их соседей-италиков и о значительной роли иммигрантов в распространении гражданства среди аборигенов.
В городах восточного побережья, даже в таких романизованных, как Новый Карфаген, наряду с италийскими именами, чьи носители, безусловно, преобладали в городской верхушке, встречаются и такие, которые говорят об иберском или кельтском происхождении этих людей[960]. По-видимому, здесь слияние двух элементов было все же недостаточно полным.
