Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
– Двух!
– Двух коней и барана! Или возьми барана и пусть он тебя ведет через степь!
Еще два дня отдыхали в гостином дворе, объезжая своих новых лошадей, чтобы попривыкли к хозяевам. На третий день, едва взошла утренняя звезда, тронулись в путь – прямо в степь, где не видно конца и края. Из Елаша Лихо удалось выжать, что к Днепру можно выйти дней за семь-восемь. Ну, если все будет хорошо…
* * *
Когда предстоящие перемены стали известны киевской дружине, радости они вызвали немного. Один только Стейнкиль обронил: «Повезло нам», – но взгляд его не потеплел при этом, а гриди вокруг стояли с настороженными лицами, лишь кое-кто пытался неуверенно улыбнуться. Улеб с трудом сдерживал желание сказать: «Я не виноват». Он понимал отроков: Святослава все любили, почитали, и теперь людям с трудом давалась мысль о том, чтобы заменить его другим, к тому же – одним из своих. Он и сам бы думал так же, если бы ему предлагали в князья… ну, Стейнкиля, Радольва… В общем, кого-то из тех, кто раньше был одним из многих. Ведь все двадцать лет своей жизни Улеб считался лишь троюродным братом Святослава, двоюродным племянником Эльги. Благодаря высокому роду отца и матери, их близости к князю Ингвару и его жене, Улеб считался лишь на полступеньки ниже Святослава, служил чем-то вроде моста между княжьей семьей и дружиной, которые и без него пересекались неоднократно. Но все же князь должен быть не таким. Князь – особенный. Святослав с рождения был особенным, а Улеб – нет.
Снова поползли разговоры: мог ли Улеб все же найти Святослава, если бы задержался на том берегу близ Карши подольше? В другой раз никому не пришло бы в голову, что Улеб мог нарочно оставить своего брата. Но когда выяснилось, что он стал наследником Святослава… Улеб не слышал подобных обвинений, но чувствовал, что гриди могут думать и об этом.
Хуже всех к новому вождю отнеслись остатки Икмошиной ватаги. Из нее в Киеве сейчас оказалось только трое: Добровой, Жарко и Гвездан. Они были детьми прежних жен Ингвара, перед его женитьбой на Эльге розданных гридям; рожденные от других мужчин, сейчас эти дуралеи начали болтать: дескать, а может, и мы тоже сыновья Ингвара, раз такое дело! Если Улебке можно, мы-то чем хуже?
– Мы уйдем! – объявил Добровой, оставшийся над ними старшим. – Святославу мы служили, а Улебке не будем! Мы, может, сами такие же князья!
Правда, на другой же день новоявленные «князья» исчезли: срочно отправились в Витичев, как объявил дружине Асмунд. Причем надолго, поскольку Желька, мать Добровоя и Жарко, уехала с ними. До этого Желька и три молодые бабы – жены Красена, Вемунда и Дремы, – все слонялись по городу и причитали о пропавших молодцах, чем тревожили умы. К Эльге Желька таскалась каждый день, но та, и без нее имея довольно забот, скоро велела не пускать. Молодухи остались на местах, но притихли. Видимо, кто-то им объяснил, что слишком громкие глотки замолкают навсегда. Однако любви к Улебу в дружине от этого не прибавилось. Такого отчуждения он не чувствовал еще никогда.
* * *
Конечно, толки о будущем Улеба не прошли мимо Горяны, которая жила у Эльги и слышала все, что вокруг княгини говорилось, если только девушку нарочно не высылали прочь.
– Я послала к твоему отцу, – в один из этих дней объявила ей Эльга. – Думаю, он приедет сам. И если все сладится, скоро ты будешь обручена.
Горяна поджала губы скобкой: так она делала, если была несогласна или недовольна, но, как ученая вежеству дева, перед старшими держала эти чувства при себе.
– Что тебе не нравится? – мягко спросила Эльга.
При всех бедах и сложностях, которые на нее уже обрушились и еще ждали впереди, скривленные губки Горяны она не могла принимать близко к сердцу.
Горяна со значительным видом открыла рот, но Эльга вдруг вытянула руки ладонями вперед:
– Нет! Ни слова про Феклу Иконийскую! Если я еще раз услышу ее имя, то брошу в тебя чем-нибудь!
Она огляделась, но рядом на ларе лежала только кошка.
Горяна закрыла рот и застыла с таким видом, дескать, больше сказать нечего.
Подошла Браня и вручила матери подушку, кивнув на Горяну: можно кинуть этим. Эльга обняла ее и прижала голову дочери к груди, а сама подумала: неужели пройдет еще лет пять и ее забавница Браня станет такой же причудливой?
– А я пойду замуж! – тут же объявила Браня. – Как будет хороший жених, сразу и пойду! Да!
У нее уже имелась красиво отделанная укладка: ночью она спала на ней, не испытывая ни малейшей тесноты, внутри могла жить, как в домике, и потихоньку собирала туда пояски и рукавицы собственного изготовления – в приданое. Конечно, княжеская дочь мужу не холсты и полотна принесет, но обычай есть обычай.
– Ты у меня умница! – Эльга поцеловала ее и снова прижала к себе.
Сердце щемило при мысли о Святославе: в эти тяжкие месяцы она думала о нем куда больше, чем когда с ним все было в порядке. Хотелось заплакать от горя, но боль смягчалась благодарностью судьбе, что у нее есть еще дочь. Если бы не Браня – она бы этой осенью ума лишилась. Ни горе, ни надежда, одна гнетущая тоска неизвестности, будто петля на горле. Так, должно быть, чувствовал себя Один, вися в ветвях на ветру, пронзенный копьем, в жертву себе же… Ну, тот бес, которого ее северные предки почитали за своего божественного пращура…
Саму Эльгу в первый раз обручили в возрасте на два года моложе, чем Браня сейчас. Но Эльга даже не думала о женихах для дочери, на своем же опыте убедившись, как быстро начал меняться мир после Олега Вещего: через пять лет роду будут нужны союзы уже с совсем другими людьми.
Но участь Горяны приходилось решать прямо сейчас. Судьба… или Господь Иисус, или дух Олега Вещего – словом, та неведомая сила, что управляла беспримерной долей Эльги, вернула ей возможность соединить обе ветви Олегова рода. Ту возможность, что однажды уже ускользнула: когда Святослав, вопреки совету матери, выбрал в жены смолянку Прияну.
– Но послушай… Зоя! – Эльга посмотрела на Горяну. – Помнишь, еще два года назад я тебе толковала, как важен для всех нас и для руси этот брак? Но тогда мы говорили о Святославе, а его самого здесь не было, ты его не знала. А теперь речь идет об Улебке, и ты с ним хорошо знакома. Не рассказывай мне, что он тебе не нравится. И я, и Ута, и наши бабы видели, что вы друг на друга все поглядываете – и в Киеве, и в Греческом царстве. Он и раньше был для тебя добрый жених, а теперь станет князем. Лучше не найти. Чего тебе не хватает? А проповедовать никто тебя не пустит, пока апостол Павел не явится и не скажет, что ты избрана.
– Апостолов тоже при жизни гнали сильные, бранили разбойниками и в темницы бросали. – Наконец Горяна разомкнула уста. – И Феклу… – она резко наклонилась, пропуская над собой брошенную шелковую подушку, и продолжила: – Мать родная повелела сжечь за отказ идти замуж, но она и того не убоялась. И теперь Господом прославлена и к лику равноапостольных жен причислена.
– Жечь тебя никто не будет. – Эльга едва удержалась, чтобы не добавить «не надейся». – Но до чего же девки чудные пошли! Мы молодыми только о женихах и думали. Проповедовать! Да как могло на ум взойти…
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
