– что в 36-м в трех самых крупных военных округах эта выучка, как мы видели в главе 3, была даже неудовлетворительной;
– что, по крайней мере, в ОКДВА (по свидетельству отчета штаба этой армии от 18 мая 1937 г.) она не отвечала требованиям современной войны (т. е. была фактически неудовлетворительной) еще и перед началом чистки РККА.
Иными словами, к зиме 1939/40 г. выучка кадровых командиров войск связи была как минимум не хуже, чем в «предрепрессионный» период (а может быть, даже лучше).
2. ВОЙСКА
А. Пехотинцы
Тактическая подготовка. «Одиночная подготовка бойца пехоты, – подытоживал Н.Н. Воронов, – в тактическом и стрелковом отношениях оказалась на низком уровне» (к этому мнению целиком и полностью присоединился на апрельском совещании бывший командарм-13 В.Д. Грендаль)233. Именно из-за этой низкой одиночной выучки советская пехота «не умела» (как отмечалось в приказе наркома обороны № 120) «вести ближний бой»234. И действительно, как видно из того же доклада Воронова, участвовавший в финской войне боец-пехотинец не был научен совершать переползания, перебежки, пренебрегал самоокапыванием и маскировкой (выступавшие на апрельском совещании комдив-142 П.С. Пшенников и член Военного совета 13-й армии А.И. Запорожец утверждали, что маскироваться боец и не умел), плохо умел вести бой в траншее и лесу. Он не был также обучен наступать за танком и (что особенно выделяют все наши источники) за огневым валом, на минимально допустимом расстоянии от разрывов снарядов своей артиллерии.
Слабая выучка одиночного бойца обусловила плохую подготовленность мелких подразделений (отделений и взводов), а она, в свою очередь, – слабую же подготовленность таких подразделений как роты и батальоны. Не владея многими необходимыми в бою навыками, боец чувствовал себя неуверенно и начинал, как выразился Н.Н. Воронов, «невольно стремиться к действиям коллективом»235, т. е., попросту говоря, жаться поближе к другим. В результате, отмечал П.С. Пшенников, подразделение, «начав наступать в правильных боевых порядках, в процессе наступления свертывается в кулак, который противнику легко расстреливать»236. То, что «боевые порядки пехоты при движении в атаку очень скученные»237, советские источники отмечают постоянно, а финны были так поражены столь низким уровнем выучки красноармейцев – благодаря которому «финские стрелки выводили из строя сотни сбивающихся в кучи солдат противника», – что прозвали советскую пехоту «передвижным зоопарком»…238
Командарм-15 В.Н. Курдюмов на апрельском совещании указал также на неумение пехотных подразделений применяться к местности.
Особенно безобразной была подготовленность бойцов, призванных из запаса (многие из которых вообще никогда не проходили военной подготовки). Как указывали многие участники апрельского совещания, «запас прибывал почти совершенно необученным», а то и совсем «необученным»239. Проверка состояния и хода боевой подготовки, проведенная в начале февраля 1940 г. в 32-м, 33-м, 34-м, 68-м, 78-м, 113-м и 114-м запасных стрелковых полках ЛВО, обнаружила, что бойцы не только «не знают твердо своих обязанностей в различных видах боя и боевой службы (особенно в охранении)», но и «не научены правильной технике действий в бою (перебежки, переползания, использование укрытий и маскировка)»240.
Общим местом советских и финских источников является констатация неумения советской пехоты вести бой на лыжах.
Однако о «недооценке» одиночной подготовки бойца-пехотинца – недооценке, которая «идет по всей линии снизу доверху» и приводит к тому, что на маневрах боец «оказывается неумелым в боевых действиях», т. е. фактически о том же низком уровне выучки одиночного бойца, помполит 3-го стрелкового корпуса МВО Т.К. Говорухин докладывал еще в сентябре 1935-го241. При этом он ссылался на спущенный сверху расчет времени на подготовку бойца; значит, низким уровнем одиночной выучки пехотинца должен был тогда отличаться не один лишь Московский округ…
«Слабая подготовка одиночного бойца» советской пехоты прямо констатировалась и в 36-м (в директиве наркома обороны № 400115с от 17 мая 1936 г.242), и в «дорепрессионной» первой половине 37-го. «Одиночный боец, – указывалось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., – не имеет твердых навыков в перебежках, переползаниях, в выборе места для стрельбы, наблюдения и проч.»243. Как мы могли убедиться в предыдущих главах, такая картина была тогда и в трех самых крупных военных округах (о «неудовлетворительной одиночной подготовке бойца» одного из них – ОКДВА – прямо и не раз говорило тогда даже ее командование244).
Ближний бой даже в передовом КВО – и согласно даже его «отлакированному» годовому отчету от 4 октября 1936 г.! – «находился» «лишь в стадии освоения» и в 36-м. «Слабыми навыками ближнего боя» – и опять-таки согласно годовому отчету самой этой армии от 30 сентября 1936 г. – отличались тогда и пехотинцы начинавшей уже воевать ОКДВА245. «Распоясывание» вместо ближнего боя стабильно демонстрировала на «предрепрессионных» тактических учениях и пехота передового БВО – и 27-я стрелковая дивизия на Лепельском учении в марте 1935-го, и элитная 2-я стрелковая на Белорусских маневрах в сентябре 1936-го, и, видимо, все остальные (ведь «подготовка дивизий» БВО, отмечал наблюдавший за Белорусскими маневрами А.И. Седякин, «отличается большой равномерностью»).
В ОКДВА «совершенное отсутствие» «навыков и практических сноровок в искусстве ведения ближнего боя» констатировалось и перед самым началом массовых репрессий, в отчете штаба армии от 18 мая 1937 г.246.
Неумение применять в атаке перебежки и переползания в Красной Армии было обычным явлением и в 1935-м – когда оно было зафиксировано в половине стрелковых дивизий трех самых крупных военных округов, материалы тогдашних проверок тактической выучки которых сохранились (в 21-й, 27-й и 37-й). К маю 36-го технику перебежек (как призналось Москве в своем докладе от 5 мая 1936 г. политуправление округа) не отработали как следует во всем передовом (!) КВО, к июлю – в двух из трех проверенных тогда УБП РККА стрелковых дивизий передового БВО (во 2-й и 33-й), а к началу чистки РККА (как мы уже видели из директивного письма А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.) – во всей Красной Армии…
Что же до нежелания или неумения маскироваться и окапываться, то о том, что «маскировка и лопата во время наступления» бойцами «нередко применяется слабо», А.И. Егоров докладывал Военному совету еще 8 декабря 1935 г. Судя по общему извиняющемуся тону доклада, слово «нередко» было вставлено лишь для того, чтобы оценка не звучала слишком резкой. И действительно, весной 35-го плохая маскировка бойцов на поле боя была налицо в 4 из 6 дивизий УВО/КВО, БВО и ОКДВА, по которым сохранились материалы проверок тактической выучки (в 21-й, 27-й, 37-й и 40-й), а осенью – в 2 из 3 проверенных тогда 2-м отделом Штаба РККА стрелковых дивизиях БВО (в 29-й и 43-й) и в обоих соединениях ОКДВА (18-м стрелковом корпусе и 34-й стрелковой дивизии), от которых сохранились годовые отчеты за 1935-й. А самоокапыванием в ходе наступления пренебрегали – по меньшей мере в считавшейся одной из лучших в РККА 24-й стрелковой дивизии – даже на «образцово-показательных» Киевских маневрах 1935 г.
