— Но зачем? — обернулся я к Томасу, лихорадочно перебирая в уме все свои улики и выводы; не мог же я так ошибиться! — Зачем вы подстроили гибель Мерсера таким хитроумным способом? Вы ведь даже не могли быть уверены, что все удастся.
— Мученики! — Этот парень не говорил, а будто плевался. Слово «мученики», казалось, было ему особенно противно. — Они все одержимы идеей мученичества, хотят пострадать за свою веру — так, во всяком случае, они утверждают! Высшая слава и честь! — Голос его забирался все выше и отдавал уже безумием. — Мой отец тоже мечтает «стяжать венец мученичества». Что это за вера, доктор Бруно, которая побуждает человека предпочесть смерть жизни? А где же любовь? Где человеческая доброта?
Я мог бы возразить, что человек, натравивший на ближайшего друга своего отца голодного волкодава, не вправе рассуждать о человеческой доброте, но слова не шли с языка.
Томас указал дрожащей рукой на Софию и продолжал обличительную речь:
— Что это за люди? Добиться любви Софии, знать, что в ее утробе зреет новая жизнь…
— Томас! — вскрикнула София и сделала шаг вперед, но Джером удержал ее.
— Эта тварь! — заорал вдруг Томас, переходя от возвышенных обличений к ругани. — Эта тварь всем пренебрегает, он любит не ее, а топор палача! — Юноша ткнул в Джерома пальцем, рука его тряслась. — Так пусть они отведают мученичества, решил я, посмотрим, как им это понравится. Ректор читал проповедь о смерти святого Игнатия в зубах хищных зверей. Способ не хуже других — послать на это Роджера. — От странного, пронзительного смешка у меня кровь застыла в жилах. Да он с ума сошел, беспомощно подумал я. — Мой отец столько выстрадал из-за него! Ничего лучшего этот Мерсер не заслужил!
Воцарилось молчание; жестокие слова как будто все еще звучали. Все трое — София, Джером и я — смотрели на Томаса, онемев от ужаса.
— В колледже произошло убийство, началось следствие, все под подозрением. Моя «легенда», как вы ее называете, могла быть в любой момент разоблачена. Вы ведь этого добивались, друг мой? — очень тихо сказал Джером, поднимая голову и глядя в упор на Томаса, но тот лишь равнодушно таращился в ответ.
Я наблюдал за ними. Нервы были натянуты, как тетива лука. Трудно сказать, когда Томас казался мне более опасным — в те минуты, когда из него вдруг забила злость, или сейчас, когда он умолк и лишь молча смотрел на нас, будто кошка, готовящаяся к прыжку.
— И вы поспешили в комнату Мерсера, чтобы забрать бумаги, пока Томас не отыскал их? — В эту минуту мне было приятнее смотреть в глаза Джерома, чем в глаза Томаса.
Иезуит покачал головой:
— Я и понятия не имел, что он знает об этих бумагах. Когда Мерсер принялся угрожать мне, я сообразил, что не избавлюсь от опасности, даже если самого Мерсера не станет, пока эта корреспонденция — переписка Эдмунда Аллена с Реймсом по поводу моей миссии и булла Regnans in Excelsis — не окажется у меня в руках. Но я только начал обыскивать его комнату, как увидел вас в окно, вы шли через двор прямиком к башне. Пришлось прятаться на крыше, пока вы оставались в комнате. Так я и выяснил, что за дело привело вас на самом деле в университет. — Он многозначительно кивнул мне.
— Не было у меня никакого дела, — ответил я, но сердце заколотилось сильнее. — Я хотел лишь узнать, как и почему человек погиб такой страшной смертью. Мне казалось по меньшей мере странным, что его старым коллегам до этого и дела нет. Тогда я задумался: с кем он собирался встретиться? Зачем взял с собой битком набитый кошелек?
Джером опустил глаза, и впервые на его лице появилось пристыженное выражение.
— Томас хотел только, чтобы я заманил Мерсера утром в сад. Я и сказал Роджеру, что мне пора, учитывая все обстоятельства, возвращаться во Францию, попросил встретиться со мной и передать мне деньги на дорогу.
— А Ковердейл? — напомнил я, переводя взгляд с Джерома на Томаса. — Он тоже узнал про ваш роман с Софией?
— Насчет Ковердейла спрашивайте у Томаса! — сжал челюсти Джером.
— Гадюка! — не хуже любой змеи прошипел Томас. Я даже вздрогнул: этот неестественно тихий шепот был куда страшнее его криков. — Ковердейл просил ректора изгнать меня из Оксфорда. Боялся, что мне чересчур много известно, что я захочу отомстить и выдам их. Ректор хоть немного жалел меня и разрешил остаться, но Ковердейл постарался, чтобы я лишился стипендии и оказался в полной зависимости от его щедрот. — Подбородком Томас указал на своего хозяина. — Что ж, Джеймс Ковердейл на собственной шкуре узнал, как сладка месть. Трус! Он зарыдал, как девчонка, едва увидел в моих руках бритву. Зарыдал и обмочился.
— Значит, вы решили превратить и его в мученика?
Томас аж расплылся в улыбке, кося на меня глазом, словно дитя, пойманное в кладовке с вареньем.
— Когда Джером послал меня отнести лук и стрелы в хранилище, я вспомнил про святого Себастьяна и подумал: да ведь так будет еще страшнее. Я попросил доктора Ковердейла побеседовать со мной наедине, и он обещал уйти пораньше с диспута. Он думал, что я собираюсь заключить с ним сделку, что-то выпросить, но такого он не ожидал. — Томас обеими руками обхватил себя и принялся раскачиваться, рот его аж расплылся. — Я хотел забрать письма, я знал, где они, ведь в той комнате раньше жил мой отец. Я знал: стоит передать бумаги в подходящие руки, и с ним, — вновь резким движением подбородка он указал на Джерома, — будет покончено.
— Ничего не понимаю, — пробормотал я. — Если вам так хотелось разоблачить его, почему вы сразу не обратились к ректору? Вы могли спасти две невинные жизни.
Томас ожег меня взглядом.
— Спасти их и пропасть самому? А я-то принимал вас за умного человека, доктор Бруно. Да я полностью зависел от него, как вы не понимаете? Я не мог принять никаких мер, пока не обеспечил бы себе убежище, безопасность. Ну да, вы же не знаете наших законов: помогать иезуиту, покрывать его, содействовать ему — это преступление, караемое смертью. Я был его слугой, я жил на его деньги, помогал поддерживать эту его легенду. Разве это не пособничество, не укрывательство? А если бы со мной не расправился закон, можете быть уверены, Дженкс отомстил бы мне за Габриеля. Габриель! Он взял себе имя архангела Гавриила, наглый выскочка!
— Лицо ангела… — пробормотал я, вспомнив слова Хамфри Причарда. — Значит, если бы кто-то другой разоблачил его, вы были бы ни при чем. Достаточно было указать направление. — Мои слова повисли в воздухе. Джером никак не откликнулся на них, а Томас только зубами заскрипел. — А что же бедный Нед? — продолжал я. — Он тоже провинился перед вашим отцом?
— Нед? — София, с ужасом слушавшая исповедь Томаса, не выдержала, изо всех сил вцепилась Джерому в руку. — Маленький Нед Лейси? Чтец? Его тоже?..
Я угрюмо кивнул, следя за Томасом. София обеими руками закрыла лицо.
— Он увидел меня с Софией в библиотеке в то время, когда все остальные были на диспуте. Оттуда я пошел к Ковердейлу. — Томас пожал плечами: мол, что еще оставалось делать. — Я пытался отговорить Софию от бегства с Джеромом. — Он нахмурился, потер глаза и продолжал: — А потом я видел, как вы платили Неду. Я и растерялся. Но он сам виноват, что вернулся раньше других: не подглядел бы за нами, остался бы жив.
