— Я поспешил сюда, чтобы спасти Софию, — ответил я, с трудом выдерживая его пристальный, горящий взгляд. Ни за что не отведу глаза первым, решил я.
— Спасти от меня? — переспросил он таким тоном, как будто сама идея была абсурдной. — С какой бы стати я причинил вред Софии, которую сам же и привел в лоно истинной Католической церкви?
— В лоно?! В лоно?! — взорвался Томас.
— Она забеременела, и вы хотите от нее избавиться, — не чинясь, заявил я.
— Клевета! — Глаза Джерома сверкнули гневом, и он сделал шаг ко мне.
— Это вам Томас наплел? — вспыхнула София, щеки ее разгорелись. — Да ведь каждое его слово — ложь!
— Никто не говорил мне. — Я предпочел солгать, чтобы уберечь от расправы Коббета. — Я был, конечно, монахом, но вырос-то я в деревне и уж как-нибудь разбираюсь в таких вещах.
София прижала руку ко рту и замолчала. Томас презрительно усмехнулся. Джером над чем-то сосредоточенно размышлял.
— Вы лучше многих других знаете, Бруно, как стеснительны могут оказаться монашеские обеты для молодого человека, — доверительно произнес он наконец. — Да, я согрешил, но я не собирался совершить больший грех, чтобы покрыть первый. София безопасно переправится в Руан, и там о ней позаботятся до тех пор, пока я не смогу присоединиться к ней. — Он бросил взгляд на Софию, произнося эти слова, и та ответила благодарным взглядом; но мне почудилось в выражении лица Джерома нечто фальшивое. Он лжет, чтобы ее успокоить, подумал я.
— По опыту мне также известно, отец, — я подчеркнул двусмысленное обращение «отец», — что монашеские ордена легко своих собратьев не отпускают, иезуиты же проявляют в этих вопросах особую суровость.
Джером кивнул, нехотя признавая мою правоту.
— Прекрасно, Бруно, вы отлично поработали. Да, я вступил в Риме в орден иезуитов, а в семинарии Реймса подготовился для английской миссии. Отец Томаса устроил меня в Оксфорд. Это была его работа, координировать прибытие священников в графство Оксфорд, размещать нас в безопасных убежищах, обеспечивать деньгами, а по возможности и легендой для жизни в миру. После его высылки эту роль взял на себя Роджер Мерсер. Впрочем, я полагаю, это вы тоже успели сообразить.
— Я только-только начал осмысливать связи между всем этим, — признался я. — Ваша легенда была очень уж хороша.
— «Легенда»! — буквально выплюнул Томас, и глаза его побелели от ярости. — Никакая это не легенда! Он оставался тем, кем всегда был, — сынком богатого семейства, привыкшим, что все пляшут под его дудку. Он и к иезуитам-то присоединился ради приключений, ради власти. Это была именно «легенда», и он с легкостью забыл о своей «миссии», как только представился случай!
Томас выразительно посмотрел на Софию, и Джером наконец-то слегка смутился.
— Впал во искушение, — пробормотал я, переводя взгляд с Джерома на Софию.
Так вот что означала интимная, с намеком, надпись в часослове, который ректор отыскал в матрасе своей строптивой дочери. «Дж» — не Дженкс, а Джером. И в субботу утром Роджер Мерсер ждал в саду Джерома, а встретил свою смерть.
— Роджер Мерсер уличил вас, — заговорил я, глядя прямо в бесстрашные глаза иезуита. Он смотрел спокойно и твердо, а у меня сердце леденело при мысли, что я стою в шаге от убийцы. — А я-то думал, что его убили из-за бумаг.
Глаза Джерома на миг расширились, он придвинулся ближе ко мне, и снисходительная приветливость, которую он напускал на себя, исчезла.
— Откуда вы знаете о бумагах? — спросил он, и впервые за время нашего разговора мне показалось, что в броне его появилась щель.
— Я их видел, — ответил я, стараясь держаться как можно спокойнее и увереннее, хотя мне было ох как не по себе.
— Где?
— В сундуке, в вашей комнате. Там, где вы их спрятали.
— В моей? — Он уставился на Томаса так, словно увидел его впервые. — Но ты же сказал…
— Роджер Мерсер застукал их как-то ночью в саду, — вмешался Томас; в голосе его звенело презрение. Правую руку он все еще прятал под плащ. — София забирала по ночам ключ из кабинета отца. Мерсер, сами понимаете, возмутился. Наутро он пришел к нам, весь кипя от ярости. Напомнил этому вот отцу Джерому, как много католиков в Оксфорде рискуют ради него жизнью, а потом заявил: он, мол, не станет принимать причастие из рук священника, живущего в смертном грехе, и не допустит, чтобы другие члены кружка пребывали в неведении. Сказал, что обязан донести старшинам ордена о поведении Джерома.
— Насколько мне известно, иезуиты не щадят тех, кто встает на их пути, — прокомментировал я, отступая из осторожности на шаг; но Джером смотрел не на меня, его зеленые глаза неподвижно уставились на Томаса. — Иезуиты убивают за свою веру или за то, что они называют верой, и вы — прекрасное доказательство тому.
— Я — доказательство?! — воскликнул Джером и коротко, хрипло расхохотался. — А, понятно, вы взвесили улики, Бруно, и пришли к выводу, что я и есть линкольнский убийца, ведь мне было что терять. Так?
— Роджер Мерсер угрожал сообщить, что вы нарушили обет целомудрия, — возразил я, хватаясь за факты, которые еще минуту назад казались столь очевидными. — Вам надо было заставить его молчать.
— Этого я не отрицаю. Я говорил Дженксу, что Мерсеру сообщили обо мне, что он усомнился во мне, и с этой стороны мне грозит опасность. Я рассчитывал, что Дженкс, по обыкновению, замолвит словечко и этого будет достаточно. Однако я допустил ошибку, роковую ошибку. — Он покачал головой, откинул с лица волосы. — Помните историю Томаса Беккета, Бруно, великого английского святого, архиепископа Кентерберийского? Говорят, король Генрих Второй в пылу гнева воскликнул: «Кто избавит меня от этого беспокойного попа?» Его приближенные слышали этот возглас. Но это просто вырвалось в гневе, это был риторический вопрос, если угодно, однако восприняли его как приказ. В итоге Беккета убили прямо у алтаря, а каяться пришлось королю. Вот в чем моя вина: я сказал что-то в том же духе о бедном Роджере Мерсере, а мой верный слуга, — он покосился на Томаса, и взгляд его был столь же презрителен, как и голос, — мой верный слуга истолковал мои слова по-своему.
— Вы не возражали, отец, — тихим голосом прервал его Томас. — Тогда вы были рады принять мою помощь.
Джером спокойно пожал плечами. Такого ничем не смутишь.
— Кто спорит? Избавиться от опасности и спасти Софию от бесчестья, которым грозил ей Роджер Мерсер, — это не могло быть неприятным. — Он снова обернулся ко мне и добавил: — Но раз уж вы назначили себя следователем по этому делу, Бруно, вы бы пригляделись повнимательнее к тому, что вы считаете уликами. Томас — игрок не хуже моего, он и вас, похоже, обвел вокруг пальца. С виду он труслив, как кролик, и туп в придачу, а на самом деле перехитрит самого дьявола.
На этот комплимент Томас ничего не возразил, лицо его стало непроницаемым.
— Он предложил мне решить все проблемы, — продолжал Джером. — Таковы были его подлинные слова: решить все проблемы. Я принял предложение, но сказал, что не хочу знать никаких подробностей, пока дело не будет сделано. Я понятия не имел, что он подговорил Наппера украсть собаку. Я шел в то утро с мессы, когда услышал шум в саду. Я сразу побежал за луком и только тогда увидел, какой изощренный спектакль разыграл мой слуга. — Джером брезгливо скривил рот.
