строгим взглядом отца семейства.
– Извините, я не специально, устала, и едем в Москву, я там давно не была и еще переживаю за предстоящую сделку… Все как-то вместе навалилось, и… – продолжала я оправдательно мямлить в нависшей тишине обращенных на меня взглядов, все больше и больше напоминающую заключительную сцену приезда гоголевского ревизора.
– Ну, ты даешь, – муж обнял меня и захохотал. За ним засмеялся отец семейства и захихикали близнецы.
– Обязательно позвони, если помощь нужна будет «однофамилица в прошлом», – уже прощаясь, посмеивался отец семейства, захлопывая дверь машины с моей стороны.
– Кому рассказать – не поверят! – не успокаивался он, бесконечно мусоля случившуюся ситуацию, как и за столом во время общего чаепития и обмена адресами, которые проходили под неустанный звонкий хохот хозяйки отеля, норовившей засунуть нам в дорогу корзину с яблоками – обязательными витаминами и оберегом от смога в мегаполисе.
***
Германия, январь, 2018 год
Он быстро накрыл меня покрывалом. Я на секунду испугалась и отшатнулась. Замерла. Суетливо завошкалась чтобы поправить волосы, сползающие на лицо из-под платка, сдвинутого от накинутой епитрахили.
– Тиш – тиш, – успокоил он.
Неожиданно я почувствовала, как по моему лицу скользнула нитка с бусинкой на конце рукава его рясы. Я успокоилась и затихла, глубоко дыша.
– Богу-то все равно, в каком ты одеянии, главное истинное обличие, это имеет большее значение, – погладил он меня по голове поверх накинутой двойной ленты священнического облачения.
«Тем не менее, на входе выдают платки и обрезы ткани на веревках для импровизированных юбок», – не успела подумать я, как услышала:
– Думай и говори о том, зачем пришла, – словно прочитав мои мысли, произнес служитель маленького ортодоксального прихода в арендованном католическом храме немецкого города.
– Что я должна говорить? – ситуация казалась мне все более дискомфортной. Не очень приятно стоять посреди темного помещения с накинутым на голову покрывалом, являющимся частью одежды незнакомого мужчины.
– Не о том думаешь, думай, о чем хотела говорить, – сказал он тихим голосом.
– Я не знаю, что можно говорить в Храме, что нельзя. Да и вы говорили, что он все видит, что ж мне ему тогда рассказывать о своей жизни, – подула я на щекотавшую мне нос свисающую на нитке бусинку.
– Ну, вот и сказала что хотела, – откинул он покрывавшую мою голову ткань, и болтающаяся бусинка еще раз коснулась моего лица. – А говоришь нечего сказать, – улыбнулся он и перекрестил меня, пристально глядя на аметистовый крестик на моей шее, выпавший поверх ворота платья во время моих поклонов. – Ну, Храни тебя Господь!
***
Констанц, 9 мая, 2018 год
«Если мы умудримся отыскать хотя бы одного человека, который никогда не попадал в словесную перепалку, где его оскорбляли и всячески пытались задеть, – то нам выдадут какой-нибудь приз, а может, и вручат», – думала я, слушая последние полчаса дебаты между собравшимися русскоязычными людьми из близлежащих городов. Застольное чествование календарной даты превратилось в агрессивные высказывания со «взбиранием на баррикады». Повод уже назревал во время участия в шашлычной маевке, куда мы с мужем были приглашены случайными знакомыми. «Зачем я согласилась второй раз на эти бутафорские посиделки, все же понятно было и в первый раз», – думала я, ища глазами мужа, отошедшего за пару минут до возгоревшейся искры. Мое желание общения и степень терпения уменьшались с каждой сказанной фразой, произносимой в пользу доводов о бесполезности подвигов нашей некогда общей Родины на полях сражений.
Я резко встала из-за стола. Все присутствующие замолчали и выжидательно уставились на меня. Чувствовалось, как в воздухе витает напряжение. Я окинула взглядом лица сидящих за столом. Увидела, как ходят у некоторых желваки в предвкушении обрушить на меня свои аргументы. Но я, поднимаясь со стула, уже понимала, что я не побегу за флажки. И не уйду, промолчав, из этой компании русскоязычных людей, на некоторое время ставшей для меня приятным времяпрепровождением. Я уже понимала, что больше не сяду с ними за один стол.
– Большая просьба не пытаться досказать мне свои аргументы, продолжая вести дискуссию на эту тему, пытаясь изменить мое мнение. Не теряйте свое и мое время. Все, что я хотела бы ответить вам, я сейчас отвечу всем, – я еще раз обвела взглядом присутствующих.
Все сидящие за столом настороженно замерли.
– Я очень редко вступаю в различные дискуссии в любых сообществах. Не считаю нужным проводить время в бесконечных баталиях с оппонентами, понимая их бесполезность. Лишь одна тема не даёт возможность отсидеться, спрятавшись за новомодные лозунги инакомыслия и ненужных для меня мнений о Великой Отечественной войне, – я сделала паузу и пристально посмотрела на громко ухмыльнувшуюся во время моего спича даму, любительницу есть руками из общей тарелки.
– Попробую пояснить, ответить разом на все вопросы, – повернувшись к ней всем корпусом, произнесла я. – Это я была на той войне… Это я вместе с шестнадцатилетним двоюродным дедом лежала третьи сутки на снегу, приписав себе пару лет, чтобы взяли в снайперский отряд, это я была убита, прикрывая отход своих товарищей… Это я, оставив жену и детей, вгрызалась в окопную землю Сталинграда, в то время, как мои односельчане за краюху хлеба в оккупированной фашистами деревне рассказали о моем звании, и моя жена побежала в Брянский лес с пятью детьми… Это я рыла руками в лесу землянку, спасаясь от карателей, затыкая рот грудному пятому сыну, это я буду смотреть, как они сожгут в домах жителей, это я буду вылезать на замёрзшие поля копать ночью гнилой картофель, чтобы накормить пятерых голодных детей, трое из которых не выживут… Это я, проходя мимо сидящих в скотном загоне голодных пленных, буду бросать им, в них, чудом добытый для своих выживших детей хлеб… Это меня потащат за косы те же выжившие односельчане на площадь и будут бить за этот поступок, вырывая остатки хлеба из рук… Это я буду ждать мужа после похоронки… и он придёт – 9 мая! И я иду с ними рядом в строю парада, чеканя шаг, не выходя из дома, зажигаю свечу на столе, вглядываюсь в их лица на портретах и вспоминаю вновь и вновь их подвиг – подвиг ценою в жизнь.
В звенящей тишине я вышла из холла, прикрыв за собой дверь.
Муж последовал за мной.
– Ну вот, ты же хотела пообщаться с русскоязычным обществом и обрести компанию друзей, – накинул мне на плечи свой пиджак муж.
– Лера, я готова общаться, я не готова участвовать в линчевании всего того, что мне дорого. Мне никогда не стать Иваном, не помнящим
