class="p1">– А вот так.
– Бог бы ответил так же: я тот, кто есть.
– Нет, просто это математически доказанный факт, вот и все.
– Нет-нет-нет. Это затрагивает саму бесконечность. Последовательность Фибоначчи уходит в бесконечность, элементы раскручиваются по спирали, как тигры в «Маленьком Черном Самбо»[139].
– Да, и пропорция продолжается ad infinitum[140].
Нейт произнес это совсем как в школе, растягивая гласные, и Джордж ощутил гордость, смешанную с разочарованием, парадоксальное чувство, часто испытываемое родителями.
– Что за «Маленький Черный Самбо»? – спросил Нейт.
– Неважно. Забудь, что я его упоминал. Считай, что бумер оговорился.
Разумеется, Нейт сразу загуглил это.
– Поверить не могу, что вам рассказывали такие сказки.
– И это лишь одна из множества детских травм.
На каникулы Нейт уехал в Вашингтон к Марине. Она позвонила Джорджу.
– Ты как? – спросила она, скорее с утвердительной интонацией, чем с вопросительной.
– Нормально.
– Не думаю. Нейт говорит, ты похож на привидение.
– Передай ему спасибо, как увидишь.
– А откуда ты знаешь, что его нет дома?
– Чувствую, что в проводах не хватает определенных вибраций. Эффект Нейта. Так где он?
– В гостях.
– Разве у него там были друзья?
– Теперь есть. Девушка. Из семьи, с которой мы вчера ужинали. Я привела сына, а они дочь. И двое встретились.
– Интересно, как скоро двое станут одним целым?
– Очень смешно. Пока забудь о Нейте. Ты-то что будешь делать?
– А что, обязательно надо что-то делать?
– Не знаю. Прости, просто я чувствую себя бесполезной. Может, встретимся?
Под встречей подразумевалась ночь в отеле со всеми вытекающими.
– Нет, спасибо. Я хочу понять…
– Что?
– Как с этим свыкнуться. Принять это. Избавиться от боли. Как жить дальше. Снова любить. А остальное… Не знаю. Все остальное зависит от Бога.
– Ты веришь в Бога? Вот это новости.
– Я верю в… мироздание? Во вселенские механизмы? Математику? Судьбу? Константу фи? Во что-то верю. Можешь называть это Богом.
– Ну ладно.
– Называй это Господом: Мемуары, – сказал он.
– Называй это Сомом: Жизнь массачусетского рыбака, – сказала она.
– Называй это Обломом: История системы соцзащиты.
– Называй это Содомом: Искусство сексуально выглядеть в обтягивающей одежде.
– Называй это Газоном: Искусство укладки рулонного дерна.
Они могли заниматься этим целый день.
– Хватит, – сказала она.
– Я перестану, если ты перестанешь.
– Ладно, – согласилась она. – Хотя на «-ом» у нас еще куча всего: хлыщом, кивком, стручком, куском, комком.
– Ты неостановима. Я вообще хотел сказать «Кристофером Доддом», но ты меня опередила. Теперь я жду, чтобы ты мне уступила.
– Давай своего Кристофера Додда.
– Называй это Доддом: Человек из Уиллимантика.
– Уиллимантика?
– Да, сенатор Кристофер Додд родился в Уиллимантике, штат Коннектикут. Примерно в сорока милях к северу от Сейбрука. По тридцать второму шоссе.
Джордж указал куда-то вверх, как будто она могла его видеть – абсурдный жест. По тридцать второму шоссе. Но вполне возможно, что она действительно видела его мысленным взглядом и догадалась, что он так сделал, по тому, как звучал его голос.
Нейт учился на третьем курсе Беркли, шли каникулы, и на Рождество он подарил Джорджу «Последний вальс»[141]. Новый DVD. Точнее, как выяснил Джордж, переиздание нового DVD, выпущенного пару лет назад. Дополненное издание. Больше песен. Больше материалов. Непонятные студийные записи в начале и в конце.
– Давай просто концерт глянем, – предложил Джордж. Они уселись смотреть фильм.
Интервью и т.д. Нейт принялся возиться с пультом. Все, о чем сейчас мог думать Джордж, – теплые летние ночи 1978-го, то лето было куда благосклоннее предыдущего, в одну из таких ночей он был в кино с бледной, весьма интеллигентной девушкой, оперной певицей на практике, канадкой, из Торонто, очень нежной – буквально, – его щетина оставляла ссадины на ее коже, а от его усов ее губы выглядели так, словно в пьяном виде она размазала по ним помаду. Он точно и не знал, стоит ли ее целовать, из-за какого-то страха или сомнений, не мог считать ее сигналы, она просто ждала чего-то, болтала и смеялась, минул час ночи, два ночи. Никаких движений навстречу, ни жеста, ни намека. Разве что в кино они держались за руки – потом она спросил его, разве он не догадался, что она его хочет? Зачем еще она сидела с ним в кино в столь поздний час? Наконец они поцеловались, в его квартире, должно быть, уже было больше двух часов. На ней было платье, туфли на шпильках и колготки в такую жару; премьера фильма была в «Зигфельде», где проходили все крупные премьеры, и только что установили новую звуковую систему от Dolby, от которой содрогалось все тело. «Зигфельд» был на 54-й, у Шестой авеню; вскоре после начала фильма, когда началась, собственно, концертная часть, он был так счастлив, что потянулся к ее руке и, почти коснувшись ее, вдруг остановился: он почувствовал, как миллиметр за миллиметром сближаются руки двух молодых людей в нью-йоркском кино в 1978 году. Воспоминание взволновало его. Какая робость! Он чувствовал, как она влечет его на клеточном уровне. Они общались, обходясь без слов и особенно – без взглядов. Они тянулись друг к другу, коснулись друг друга, пальцы сплелись, они даже не взглянули друг на друга, не думали о том, что происходит, и каждое легкое движение пальцев было лаской в миниатюре. Затем кто-то из них пошевелился, она или он, кто-то откашлялся, ведь оба курили, и все закончилось, и он больше не касался ее, хотя она сидела рядом, и после спрашивал себя, почему не сделал этого. Она сказала, что тоже задавалась этим вопросом. Когда кончился фильм, они пошли на восток, к только что открывшемуся зданию «Ситикорп», где был отличный ресторан, ей там очень понравилось. Оба заказали скотч, кажется, «Джонни Уокер». Она пила чистый виски, добавив лишь капельку воды, в свой стакан он бросил несколько кубиков льда, что ей решительно не понравилось: она считала это преступлением. Сейчас он тоже так думал. И Лекс[142], и Третья авеню к северу от Сорок второй тогда все еще были пустошью, где построили эту новую башню, одетую в алюминий, возвышавшуюся над всеми остальными зданиями, а вокруг были шлюхи, сэндвичи и хот-доги навынос, касса с уличным окошком, кухня, мармиты; прямо напротив, через Третью авеню, старый стрип-бар, у дверей пара ребят весьма неприятного вида, вероятно, связанных с мафией. Пустынный район с серебристой башней в самом центре, как есть средневековый, за стенами замка бандиты, еретики и распутницы. Удивительно, но комплекс банковских зданий включал церковь, частично построенную под землей, куполом ей служила стеклянная пирамида на углу квартала. На Третей
