будем молиться за тебя Господу.
– Помолитесь лучше за Марка Квинтиллиана, хоть он и не верил в Христа.
– Я, конечно, упомяну его в своей молитве, но братьев просить не стану, – серьезно ответил Филипп. – Он ведь поклонялся Юпитеру и еще множеству ложных богов. Я помолюсь по старой памяти, ведь я лечил Квинтиллиана!
– Может быть, ты не знаешь, Филипп, но Марк отомстил за тебя торговцу Клодию…
– А вот этого не надо было делать! – укоризненно проговорил старик. – Мои близкие с Господом, они не нуждались в отмщении. А Марк Квинтиллиан породил только очередное зло.
Марция промолчала, взгляд ее потух – фанатизм и обескураживающее милосердие христиан ей оставались непонятными.
– Скажи мне, Филипп, что говорил Иисус Христос по поводу тех, кто в него не верит? Они смогут жить вновь, встретиться в загробной жизни со своими любимыми?
– Тем, кто не верит в Христа, уготован только ад! Никогда эти люди не встретятся с теми, кого любили. Да и любовь ли это, если они живут не по Христу? И только когда настанет Страшный суд, Господь рассудит и, может быть, кого-то и простит, если человек не верил в него, но совершал добрые дела и жил милосердно, скромно.
Марция сжала зубы. Все ее естество восставало против этих взглядов. Что же, если она хочет окончательно стать христианкой, она не сможет никогда встретиться со своим возлюбленным в той, загробной, жизни? И нет никакой другой следующей жизни в перерождении?
– Так что же ждет Марка Квинтиллиана, лежащего вон там, за теми кустами, в усыпальнице предков? Квинтиллиана, за которым ты ухаживал и который, как бы ты к этому ни относился, отомстил за тебя? Ад?
– Конечно, ад, госпожа Марция, – простодушно ответил Филипп из Тралл. – И тебя ждет ад, если ты не бросишь свои перстни, серьги, не раздашь все бедным и не присоединишься к нам.
Марция посмотрела на старика долгим презрительным взглядом. Она в душе все решила для себя. Как бы ни назывались боги и где бы они ни жили, важнее всего для нее был один вопрос – странный, эфемерный вопрос: сможет ли она встретиться с Марком Квинтиллианом в будущей жизни и есть ли эта будущая жизнь.
– Прощай, Филипп из Тралл, – ледяным тоном сказала она и закрыла перед ним занавеску паланкина.
Дидий Юлиан назначил консулами-суффектами завсегдатаев своих пиров – Марка Силия Мессалу и Луция Фабия Цилона. Он хотел всюду поставить своих людей, которые бы смогли обеспечить ему поддержку как в Риме, так и во всех провинциях империи. Фалькона он не стал вызывать из ссылки, чтобы еще больше не раздражать пока еще не дружественный ему сенат. Валерий Катулин – сенатор всаднического происхождения, много раз посещавший пиры будущего императора, теперь всюду ратовал за него, первым в сенате вставал, когда входил Дидий Юлиан, дольше и громче всех аплодировал его словам, велел своим клиентам и рабам на каждой улице убеждать людей, поддерживать и верить в императора. Он хотел стать консулом-суффектом, но Дидий Юлиан выбрал других, более родовитых. Катулин не отчаивался. Однажды в сенате он предложил поставить императору золотую статую. Сторонники Юлиана тут же подхватили эту идею, остальные сенаторы молча поддержали ее, понимая, что Дидия Юлиана лучше тихо ненавидеть и терпеть, чем дождаться, когда преторианцы начнут разбираться с недовольными. Юлиан, довольный, счастливый, что сенат проголосовал за его золотую статую, изобразив грусть, ответил:
– Дайте мне лучше бронзовую, чтобы она прослужила долго, ибо я вижу, что золотые и серебряные статуи императоров, правивших до меня, были снесены, в то время как бронзовые остались.
Валерий Катулин сразу же подрядился найти лучшего литейщика для этого проекта.
Ставка Дидия Юлиана на Мессалу и Цилона не оправдалась. Оба новоизбранных консула-суффекта не оказали их благодетелю должной признательности. Они не вербовали ему сторонников среди сенаторов, наоборот, критиковали императора, особенно Мессала, тайно поддерживали всеобщее недовольство. Одно дело – видеть в Дидии Юлиане товарища по попойке и совсем другое дело, когда этот товарищ вдруг становится властелином Рима, хотя не имеет на это прав, не обладает должным талантом к управлению империей и его первые действия заставляют ожидать возвращения времен всеми ненавистного Коммода.
Тревожно ожидал император известия из Сирии о том, что делает Песценний Нигер, а в действительности – смог ли подосланный императором убийца поразить могущественного командира сирийских легионов. И тут совершенно неожиданно примчался гонец, отправленный Дидием Юлианом к Септимию Северу. Полумертвый от усталости и голода, он сообщил, что три легиона – I Вспомогательный, X Гемина и XIV Парный провозгласили в Карнунте легата Септимия Севера императором. Гонца кто-то опередил и, по-видимому, настроил Севера против Дидия Юлиана.
Император побледнел и на мгновение лишился дара речи. Он сразу понял, чем ему грозит мятеж Севера. Из Паннонии до Италии рукой подать. Три легиона – большая сила, но их количество может быстро возрасти, если немедленно не принять меры, а в Италии, кроме преторианцев в Риме и когорт городской стражи в городах, войск нет. Но что больше всего разозлило Дидия Юлиана, так это сам факт поступка Севера, на поддержку которого Юлиан очень рассчитывал.
Перед сенатом император выступил, поведя речь спокойно, словно бы ничего страшного не случилось и надо лишь наказать преступника. Но сенаторы, также все быстро узнавшие о мятеже на Дунае, понимали – Дидий Юлиан старается скрыть свой страх. Он на основании преторского акта, защищавшего права августа как собственника императорской власти, заставил сенат объявить Септимия Севера врагом и выпустил соответствующий интердикт. Согласно указу легионеры должны были отречься от самозванца не позже определенного установленного дня, в противном случае они также объявлялись врагами. Большинство сенаторов проголосовали за интердикт скрепя сердце, ведь хоть они и не обрадовались тому, что появился еще один претендент на трон, чьи права основывались на грубой силе, но зато Север мог свергнуть Юлиана и, возможно, пошел бы потом с сенатом на мирные переговоры.
Дидий Юлиан назначил новым наместником Паннонии Валерия Катулина и отправил с судебным актом сената к мятежнику Северу. С Катулином, сразу ставшем вести себя заносчиво, для весомости его миссии император отправил обоих консулов-суффектов и крупный эскорт преторианцев. Среди гвардии ехал и центурион Аквилий с поручением убить Септимия Севера.
Когда в апреле римляне праздновали цериалии, устраивая праздничные пиры, приглашая друг друга в гости, наряжая статуи бога плодородия и виноградарства Либера и богини урожая Цереры, выпивая литры вина и веселясь искренно, как дети, в Рим пришло новое донесение. Дидий Юлиан находился в императорской ложе в Большом цирке, где по случаю праздника
