краю нас примет, Панове старшины? О том не забывайте…
Молчат старшины, друг на друга смотрят. Ручейки пота текут по красному лицу гетмана. Неизвестно для чего, он вытащил булаву из-за пояса и важно держал ее в левой руке в продолжение всего разговора. Молчание старшин нарушил Шостак:
— Пока что ясно одно — надо переходить за Сулу.
— А мост? — опросил Наливайко.
— Мост… сжечь надо — это тоже ясно. А о Путивле подумаем. До Путивля все же ближе, чем на Пороги. Пан Жолкевский увязался за нами, как. пес за нищим, за пятки хватает. Переправу, конечно, сжечь надо.
— Так что же, переходим? Гей, пан Богун! Вам поручается вести авангард за Сулу.
— Полковника Мазура послать с Богуном, пан гетман.
— Не возражаю, пан Северин. Вам же самому придется ехать с артиллерией, а я с полковниками останусь….,
— Я тоже остаюсь! С артиллерией пойдет пан Шостак, а полковнику Кремпскому поручите возы и съестные припасы…
Никто не возражал против такого распределения старшин. Джуры понеслись выполнять приказы, понимая, что войско сейчас ведет Наливайко, а не Лобода. Юрко Мазур знал, что Северин нагонял его не для приятной компании, и ждал, придерживая коня. Вид у Наливайко резко изменился, страшные думы преследовали его:.
— Поговори, Юрко, с Карпо наедине, скажи ему все, что выложу тебе сейчас… Я остаюсь при гетмане..
— Ты это так страшно говоришь, Северин…
— А страшно! Когда гетман… колеблется, тогда войско погибает. А у нас не только войско, у нас великое дело на совести.
— Да ты в уме? Кто сказал, что гетман колеблется?.
— Жолковский недаром возит при себе жену Лободы и переговоры с нами ведет только через него… Скачи, Юрко, вперед и помни, что за неудачу или за измену чью-либо… мы с тобой на суд пред народом станем! Мчись!..
8
Вечером в Лубнах Лобода, послал последнего джуру к Стаху Заблудовскому с приказом сжечь после себя мост, после того как он с арьергардом перейдет через Сулу. Наливайко слышал этот приказ, отданный намеренно громко, — Лобода хорошо понимал, зачем Наливайко остался при нем. После короткого раздумья Лобода поехал вниз на мост. Ждал, что и Наливайко поедет с ним, и был удивлен, что тот остался. А когда узнал о желании Наливайко остаться, чтобы проверить выполнение Заблудовским гетманского приказа, поспешно одобрил его намерение. В наступивших сумерках это одобрение прозвучало настолько искренне, что Наливайко стало стыдно за — свои страшные подозрения. Колебался:
остаться ли или ехать за Лободой. Нужно было бы посоветоваться, но с кем? Его лучшие люди сейчас разбросаны в этой десятитысячной массе. Богуну в последнюю минуту при переходе через мост сам же он поручил руководить разведкой за Сулой. Панчоха, Мазур и другие верные друзья и побратимы сейчас на своих местах, где им приказано быть по предложению Наливайко. Гетман ни в одном случае не возражал против его предложений.
В этих размышлениях его и застал внезапный шум на мосту и за мостом. Медленный весенний вечер еще давал возможность видеть сверху, как засуетились войска на той стороне Сулы, как поспешили за передними, которые исчезали уже далеко-далеко в лесных чащах Засулья. Бессознательно поскакал с лубенского холма и переехал через мост, по которому торопливо проезжали лишь отсталые джуры. У воза, где перепрягали волов, догнал Лободу, которые, выслушав джур и старшин, приказал немедленно скакать вперед и остановить войско, готовить лагерь для обороны.
— Что случилось?
— Вот хорошо, пан Наливайко, что вы… Там татары с востока…
— Татары? — удивился Наливайко и пустил коня вслед за Лободой.
Потом объехал его и помчался, обгоняя отставшие возы, подхватывая за собой казачьи сотни. Гетман Лобода во весь опор гнал коня, чтоб не отстать от Наливайко. Часть старшин, которая любила греться гетманским теплом, рассыпалась среди джур и казаков и, словно хвост кометы, неслась за гетманом, захлебываясь в пыли.
Стах Заблудовский с неизменной улыбкой на устах ехал впереди своих сотен казаков. Выслушав приказ гетмана — сжечь мост, еще больше распустил улыбку, спросил у джуры:
— А что делал гетман, когда отдавал приказ?
— С Наливайко советовался, пан хорунжий, — ответил джура и помчался назад.
«С Наливайко советовался», — мысленно повторил Стах.
Ему показалось вероятные, что это был приказ не гетмана, а Наливайко. А таких приказов он может не выполнять. Но мысль эту пришлось тут же отбросить. Ведь он должен будет вернуться в войско, и тот же Наливайко за невыполнение приказа может снять с него голову, ни перед кем не отвечая за это. Так он поступил с есаулом Красенским, заподозрив его в вероломном убийстве полковника Сасько; то же самое он сделал с одним из джур гетмана за то, что тот позволил себе переспросить, не отменил ли гетман приказа Наливайко…
При этом воспоминании улыбка у Стаха угасла, мороз пробрался под одежду.
Казачьи сотни Заблудовского въехали в Лубны, а с запада друг за другом подъезжали дозорные и сообщали, что жолнеры Жолкевского все ближе и ближе.
— Пусть, Панове казаки, пусть приближаются, — заметил Заблудовский. — Мы первые будем на мосту. Темнеет уже, и заревом моста мы осветим наш путь на Засулье…
Совсем стемнело., когда по мосту прошли последние казаки. Заблудовский держал возле себя четырех казаков с горящими факелами, но моста зажигать еще не приказывал:
— Могут наши отсталые сотни или возы появиться.
На востоке, вдоль Сулы, в вечерней тишине внезапно раздались пушечные выстрелы и, казалось, вызвали шум в Лубнах около замка и на дороге к мосту. Не было никаких сомнений, что войска Жолкевского зашли в город и приближаются к переправе. И в тот же миг точно ураган сорвался с горы. Заблудовский увидел, как от замка, мимо церкви, вниз по взвозу к мосту помчались жолнеры Белецкого.
— Они! — испуганно крикнул Заблудовский и пустился бежать по мосту.
— Зажигать, пан хорунжий?
— Зажигай! Все сжечь… — последних слов не слышали уже казаки, поджигая мост.
Огонь неохотно брал отсыревшее над рекою во время половодья дерево. Казаки поливали моет растопленною в котелках смолою и зажигали. Черный дым и вечерний сумрак скрывали от казаков тучу польской конницы, а треск огня заглушал гром конских копыт и крики жолнеров. Мост, наконец, запылал в двух местах. Четверо казаков, обливаясь потом, честно выполнили этот последний приказ и головами поплатились за это.
А за мостом удирали три сотни казаков во главе с Заблудовским. Он будто прирос к седлу и мчался за казаками, боясь отстать от них. В голове вертелась одна мысль: «Кто стрелял? Неужели пан Струсь настиг из Горошина?»
Озирался на пламя моста,
