Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
— Не лезь, пожалуйста!
— Хорошо, папа. Помоги ему сам.
— Как?
— Не знаю. Я еще маленький.
Не хочу, подумал Гюнтер. Не могу. Не умею. Упасть пластом, спать вечность и даже больше — вот что мне надо. Не умею. Не могу. Не хочу.
— Я попробую. Только ты не лезь.
— Ладно.
— Обещай мне!
— Обещаю.
Глубокий вдох ныряльщика, собравшегося на рекордную глубину. Погружение вышло двойственным: Гюнтер завис между лицевой стороной и изнанкой, материальной реальностью и галлюцинаторным комплексом. Кавалер Сандерсон, дудочник в пестрых одеждах, козлоногий сатир со свирелью в руках — все сразу, все сразу. Тело карлика замерцало, очертания его поплыли, делая из человека паука. Даже умирающий, паук был настолько страшен, что Гюнтер едва не грохнулся в обморок.
Не хочу. Не могу. Не умею.
Медленно, приказал Гюнтер-медик Гюнтеру-невротику. Нежно. В одно касание. Иначе господин Шанвури воспримет наши потуги как агрессию. Что произойдет дальше, ты отлично представляешь. Нет, лучше не представляй. Здесь и так хватает причин для ужаса.
Мы никуда не спешим.
Даже если все время мира сгорело дотла, мы никуда не спешим.
Слой за слоем, как капустные листья с кочерыжки, Гюнтер Сандерсон начал снимать бронированный доспех со своего разума. Таяли защитные барьеры: внешние и внутренние. После разрушения Саркофага это оказалось проще, чем он предполагал. Возможно, сформировался навык. На пользу делу шло и присутствие Натху — память о первом контакте с сыном придавала сил, утверждала, что невозможное возможно.
Ментал с обнаженным рассудком? Окажись рядом кто-нибудь из службы Т-безопасности Ларгитаса, он арестовал бы Гюнтера, вколол ему пси-подавитель — и препроводил в тюрьму для телепатов.
Ничего. Плевать. Все хорошо.
Все хорошо, пела дудочка, а может быть, свирель. Страха нет. Боли нет. Есть лишь покой и тишина. Мало? Ладно, добавим нотку грусти. Смотри, какая она светлая. Луч солнца запутался в виноградных листьях. Пятна на скамейке. Видишь? Все хорошо, ты устал, пора отдохнуть. Свернись калачиком, спи вечность и даже больше.
— Кто здесь?! — вскинулся паук.
Кто здесь, откликнулась паническая воронка. Ты еще кто такой?!
Никто, улыбнулся Гюнтер. Никто, и звать никак.
— Доктор Ван Фрассен, — позвал он той частью сознания, что оставалась снаружи. — Доктор, вы меня слышите?
* * *
В двухстах метрах от кавалера Сандерсона, скрытая зданием станции, вздрогнула Регина Ван Фрассен. Вскинула голову, отстранилась от отца.
Я слышу. Я знаю, что вам нужно.
— Что-то случилось, Ри?!
— Все в порядке, папа. Я быстро.
Поторопитесь, доктор. Нет, не торопитесь. Мне нельзя...
Ловите.
* * *
Радужный шарик энграммы: теплая, согретая в руке жемчужина.
Кавалер Сандерсон поймал ее на лету. Дудочка, свирель, губы, вытянутые в трубочку, — чем бы Гюнтер ни дышал, он выдул мыльный, яркий, трепещущий пузырь, точное подобие жемчужины. Такому рады и дети, и карлики, и гигантские пауки. Ветер трепал живую радугу, стремился порвать ее в клочья, но пузырь был прочней танковой брони. Подплыв к пауку, он заключил умирающего в себя, оградил от ярящейся тьмы.
Свет. Солнце.
Покрытый жесткой щетиной хитин.
Тщедушное тело слепца.
Солнце. Свет.
Воспоминание доктора Ван Фрассен.
Скунс и Груша, бойцы ларгитасского посольства под Саркофагом. Регина Ван Фрассен провела последние часы у постелей обоих — и оба раза стала свидетельницей маленького чуда. Умирающие ушли без боли и страданий, не зная страха смерти, с тихой радостью. Предсмертные образы, которые они послали доктору перед тем, как угаснуть, были на диво схожи. Ласковый солнечный свет нежно гладит кожу, по телу разливается тепло и умиротворение; и еще — ожидание.
Их ждали. Они возвращались домой, к родным и близким. Туда, куда стремились всю жизнь, где им рады, где все будет хорошо — отныне и навсегда.
Мертвецы улыбались даже тогда, когда их хоронили.
— Умер, — выдохнул кто-то.
— Все, конец.
— Тихо ушел, без страданий.
— Отмучился.
— Покойся с миром, Папа.
— И держать не пришлось...
Бритоголовый генерал-помпилианец снял фуражку, отвернулся. Плачет, изумился Гюнтер. Неужели плачет? Нет, не может такого быть.
ЭпилогЯ знаю, что это невозможно. Я хочу знать, как это сделать.
Ян Бреслау, начальник отдела нештатных ситуаций научной разведки Ларгитаса
— Нет, — с раздражением бросил Тумидус.
— Второй консул, а? — посулил наместник Флаций. — Вне очереди.
— Нет и нет.
— Через год будете первым. Четыре звезды на погонах.
— Нет, нет и нет.
— Четыре звезды!
— Да хоть десять.
— Я не могу вам сразу дать имперского наместника!
— И не надо.
— Дать не могу, но могу обещать. С гарантией сената. Что скажете?
— Я уже все сказал.
— Ну вы и язва, Гай! Вы — моя язва желудка.
— Двенадцатиперстной кишки, — поправил Тумидус. — Где бы я у вас ни находился, это место ближе к заднице.
— Солдафон, — фыркнул Флаций. — Военная косточка.
— А вы?
— А я политик. Запишитесь ко мне на уроки дипломатии, я беру недорого.
— Хотите преподать мне урок?
— Мечтаю. Я свяжусь с вами позже.
— Не тратьте время зря.
— Уверен, вы передумаете.
— Я?!
— Вы.
И наместник Флаций отключился.
* * *
— Ты осел, — тоном прокурора, оглашающего приговор, произнес Лючано Борготта. Он развалился на служебном диванчике, нога за ногу. — Почему ты упрямишься?
— Иди к черту, — объяснил Тумидус.
Они сидели в кабинете, который еще пах ремонтом. Антический центр «Грядущее» перестраивался, расширялся, расправлял крылья корпусов, готовясь к взлету двух новых филиалов: поздней стимулированной инициации — и практического бессмертия. Последний в курилках центра звали «колумбарием» [21]. Гай Октавиан Тумидус, с недавних пор — директор упомянутого филиала, как мог, боролся с дурацким прозвищем, но не преуспел.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
