«Как я лежу: где верх, где низ?»
В прошлом они часто разговаривали о лавинах. Шутили по этому поводу. Обсуждали, что нужно делать в таких ситуациях. Говорили, что от страха люди мочатся под себя, и именно так – по запаху – их и находят собаки.
Случился ли подобный конфуз и с ней тоже?
Как это неловко. Если тебя находят в таком виде…
И тут Сэм вспомнила, что нужно плюнуть. Если плевок упадет тебе на лицо, это значит, что ты лежишь на спине. Она попробовала. Влажные капельки слюны упали ей на лоб.
– Помогите! – закричала она. – Я здесь! Я здесь!
Но крик звучал глухо, и она поняла, что ее голос не может вырваться за пределы этого снежного склепа.
«Во всяком случае, я в сознании, – подумала она. – По крайней мере, я не вырубилась, и мне позволено умереть в сознании».
На лицо ее упала капля. Потом еще одна. Тающий снег.
«Где Андреас? Ричард? Неужели Ричарда тоже засыпало?»
Они находились в стороне от лыжни и спусков, на боковом склоне горы. Видел ли вообще кто-нибудь, как сошла эта лавина? Сэм подняла руку и надавила на снег: он был тверд, как скала. Попыталась процарапать его перчаткой. Перчатка лишь беспомощно скользила.
«Лыжная палка, – подумала Сэм, протянула руку и ухватилась за ремешок. Но палка не двигалась. – Нужно что-нибудь острое, металлическое. Что-то должно найтись!»
Она стащила зубами перчатку, почувствовала на лбу еще одну каплю, принялась скрести снег пальцами. Холодные иголки падали ей на лицо, на глаза. Вероятно, когда она падала, очки слетели с головы. Ее внезапно расстроила эта потеря. Может быть, их найдут? Очки найдут, а она останется здесь?
Потом ее опознают по очкам.
Руке стало холодно. «Береги тепло!» Сэм засунула руку назад в перчатку, потом снова попыталась высвободить лыжную палку. Дергала, крутила туда-сюда, но снег крепко держал ее. Она закрыла глаза, потыкала кулаком над головой, прислушалась к приглушенным звукам ударов. Шум немного приободрил ее. Хорошо, когда ты можешь хоть как-то нарушить тишину. Разорвать эту темную тишину.
Можно ли дышать сквозь лед? Сколько воздуха у нее осталось?
Она услышала звук, словно кто-то бросил горсть камушков в окно. Прямо над ней.
Сердце Сэм учащенно забилось. Ее нашли. Нашли!
Потом ничего. Она услышала неясное эхо. То ли звук шагов поблизости, то ли взрыв вдалеке.
Сэм снова ударила по снегу, яростно, отчаянно, закрыла глаза, защищаясь от падающих иголочек. Вроде бы снег чуть подался? Или ей это кажется? Она ударила со всех сил, и неожиданно рука пробилась наружу. Снежная крупа посыпалась ей на лицо, забилась в рукав. Сэм отерла лицо, открыла глаза.
Дневной свет.
Яркий белый свет.
Она смотрела на него сквозь маленькое отверстие, едва ли большее, чем ее кулак.
– Эй! Помогите!
Дневной свет проникал в ее склеп, и теперь Сэм могла оглядеться.
И поняла, что она не одна здесь.
Она увидела багрово-красную глазницу, незряче уставившуюся на нее сквозь прорезь в залитой кровью балаклаве. Буквально в нескольких дюймах от своего лица. И тут еще одна капелька крови из глазницы упала ей на щеку.
Сэм вскрикнула. Раз, другой.
Совсем рядом из крыши снежного склепа, словно морда горгульи на крыше готического собора, высовывалось мертвое лицо Андреаса. Рот у него был приоткрыт в кривой улыбке, страшно зияла вперившаяся в Сэм пустая глазница. Да и его целый глаз тоже видел теперь не больше: он смотрел на Сэм из прорези балаклавы, смотрел без всякого выражения, не двигаясь и не мигая.
«Господи Исусе, нет. Нет!»
Потом она увидела руку, согнутую над ней под странным углом, руку без перчатки, искривленную, усохшую, на которой были только два пальца – большой и мизинец, они неподвижно торчали из снега, словно когти.
Сэм шевельнула головой, попыталась отвернуться, заглянуть в то маленькое отверстие в снегу, что она пробила. Потом свет померк. На мгновение он исчез вовсе. Земля вокруг нее, казалось, затряслась, загудела.
«Господи боже, неужели еще одна лавина? Не шевелись. Пожалуйста».
Она увидела над собой вращающиеся лопасти.
Вентилятор.
Черные лопасти.
Опускаются на нее, бешено урча.
Пропеллер.
Вентилятор.
Трескающийся потолок.
Яичная скорлупа.
Вертолет.
Потом лопасти стали смещаться в сторону. Рокот прекратился.
Вертолет.
«Пожалуйста, вернись. Я здесь. Пожалуйста!»
Но он исчез.
– Помогите! – прокричала Сэм. – Помогите! Спасите меня!
Она услышала скребущий, дребезжащий звук наверху и возбужденные голоса:
– Ici![26] Ici! Ici!
Неожиданно раздался оглушительный рев, и на нее посыпалась снежная пыль. Лицо Андреаса сотрясалось, вибрировало, словно смеялось, черная балаклава подергивалась, как если бы он все еще был жив, все еще дышал и насмешничал. Его голова приближалась к Сэм дюйм за дюймом, он словно бы намеревался поцеловать ее.
«Нет. Нет. Нет. Нет».
Снова раздался рев. Свет погас, и она опять погрузилась в полную темноту.
Оказалась в плену тьмы и молчания.
В пустоте.
В той пустоте, где можно кричать вечно, но тебя все равно никто не услышит.
Ее ресницы коснулись чего-то мягкого, холодного, влажного; оно легонько двигалось туда-сюда и потихоньку скреблось; чья-то голова уперлась ей в лицо.
Сэм отшатнулась, замотала головой, пытаясь вжаться затылком в снег и зарыться поглубже, но с каждой секундой лицо Андреаса все сильнее давило на нее. Его жесткая скула сквозь шелк балаклавы вдавливалась в уголок ее рта, нажимала все сильнее и сильнее, терлась, словно их головы поместили в тиски, которые медленно сжимались.
Боль становилась невыносимой. Сэм было трудно дышать, она хватала ртом воздух, задыхалась, пыталась осознать происходящее, преодолеть этот ужас, который ослеплял ее больше тьмы.
«Ты душишь меня.
Ты меня сейчас раздавишь.
Ты делаешь мне невыносимо больно».
Потом в ее голове что-то взорвалось.
Словно электрическая лампочка.
И после этого все замерло.
46
Какой-то незнакомый лысый мужчина улыбался Сэм из темноты, протягивал к ней руки.
Она отпрянула, попыталась лягнуть его, но ноги не слушались.
