Он представил себе мрачное будущее, ожидающее Искупителей, и испытал от этого немалое удовлетворение.
И все же, наблюдая, как армия Искупителей перестраивается, образуя три каре тяжеловооруженной пехоты, разделенные двумя небольшими отрядами легкой кавалерии, Кейл и Смутный Генри ощутили, как ими стало овладевать непрошеное чувство ненависти, смешанной со страхом. Слева и справа каждого каре находилось по две группы лучников.
При всем своем безжалостном отношении к Искупителям, Кейл и Смутный Генри не могли не видеть, насколько плачевно их положение. К этому времени у них не хватало, а то и вовсе не было еды, они замерзли и промокли насквозь. Когда пригрело солнце и они начали двигаться, чтобы согреться, стало заметно, как от них поднимается пар. Тем, кто страдал от поноса, было совсем плохо: отойти не было никакой возможности, и им приходилось испражняться прямо на месте. И все это на глазах у армии, прекрасно обеспеченной, сытой и многократно превосходящей их по численности. Перспектива Искупителей представлялась незавидной.
Стоявшая напротив армия Матерацци была очень условно разделена на две части по восемь тысяч пехотинцев в полных доспехах, хотя некоторые их еще не надели. По обоим флангам и с тыла эти два соединения окружала кавалерия, также в доспехах, насчитывавшая в общей сложности около тысячи двухсот человек.
Передняя линия Матерацци еще не была выстроена: многие сидели на земле, ели, пили, кричали, смеялись, веселились, кто-то безо всякой команды выходил из строя, кто-то вклинивался в него, гарцуя на коне. На полевой кухне жарили баранов, от котлов на повозке, запряженной лошадью, развозили кипяток, оставлявший за собой длинное облако пара. Те, кому не терпелось тоже сесть и поесть, ногами, еще не закованными в щитки, поддевали тех, кто сидел на желтой стерне, заставляли их встать, занимали их места и тумаками выталкивали вперед, хотя злостных нарушений дисциплины и серьезных инцидентов не наблюдалось.
Так прошло два часа, ничего не происходило. К Кейлу и Смутному Генри присоединилась побледневшая Арбелла Лебединая Шея в сопровождении наевшегося ИдрисаПукке, Кляйста и Рибы. За последние месяцы Риба больше двигалась, уже не сидела и не насыщалась целыми днями, как когда-то в Святилище, и потеряла около двадцати восьми фунтов веса, но ее внешность по-прежнему разительно контрастировала с обликом ее хозяйки. Она была ниже ее ростом почти на восемь дюймов, черноволоса, кареглаза и настолько же пышна и фигуриста, насколько Арбелла была гибка, стройна и светловолоса. Они отличались друг от друга, как голубка от лебедя.
Взволнованная Арбелла спросила, как они думают, что будет. Все единодушно согласились в том, что Матерацци поступают правильно, ничего не предпринимая, потому что рано или поздно Принцепс будет вынужден атаковать. Как бы Кейл ни обдумывал ситуацию, положение Искупителей, к его удовлетворению, представлялось ему безнадежным.
— Кто-нибудь видел Саймона? — спросила Арбелла.
— Должно быть, он с Маршалом, — ответил ИдрисПукке.
Маршал и Саймон в последние дни стали неразлучны.
— Почти как отец и сын, — пошутил Кляйст так, чтобы не слышала Арбелла.
Тем не менее обеспокоенная Арбелла хотела уж было отправить двух слуг поискать брата, когда к ним приблизилась группа из пяти конных воинов. Одним из них был Конн Матерацци. Со дня своей схватки с Кейлом он еще ни разу так близко не подходил к нему.
— Меня послал фельд-генерал Нарцисс проверить, все ли с тобой в порядке.
— Я в полном порядке. Ты не видел моего брата?
— Видел. Думаю, с час назад. Он был в Белой Палатке с тем дергающимся болваном, который ему переводит.
— Ты не имеешь права так отзываться о Коолхаусе. Поищи Саймона и, пожалуйста, проследи, чтобы его доставили сюда. — Арбелла повернулась к слугам и распорядилась, чтобы они отправлялись в Белую Палатку с тем же поручением.
Конн Матерацци первый раз за все это время прямо посмотрел на Кейла:
— Вижу, ты хорошо устроился здесь, в безопасности.
Кейл не ответил. Конн переключил внимание на Кляйста:
— А ты? Если бы у тебя хватало храбрости не только на то, чтобы торчать здесь и предоставлять нам сражаться за тебя, я мог бы найти тебе местечко на передовой.
Кляйст сделал вид, что предложение его заинтересовало:
— Хорошо, — сказал он любезно. — У меня здесь остались кое-какие дела, поезжай вперед, я присоединюсь к тебе через несколько минут.
Конну всегда недоставало чувства юмора, но сейчас даже он понял, что над ним насмехаются.
— Вашим обмазанным елеем друзьям, тем, что стоят вон там, внизу, по крайней мере хватает храбрости сражаться самим. А вы трое только будете стоять здесь и смотреть, как за вас сражаемся мы.
— Какой смысл, имея собаку, лаять самому? — ответил Кляйст так, словно говорил с недоразвитым.
Но поддеть Конна было не так легко, замечание Кляйста не произвело на него ожидаемого впечатления, поскольку его надменность не снисходила до столь ничтожных персон.
— У вас больше причин участвовать в сегодняшнем сражении, чем у любого из нас. Может, вы и считаете, что это забавно, но мне не нужны провокации со стороны какого-то фигляра, чтобы показать вам, что вы на самом деле собой представляете.
Оставив таким образом последнее слово за собой, он развернул лошадь и ускакал. Надо сказать, что все это мало задело Смутного Генри, вовсе не задело Кляйста, зато оставило неприятную царапину в душе Кейла. Его бой с Соломоном Соломоном хоть и окончился победой, но показал ему, что его мастерство зависит от страха, который может прийти и уйти в любой момент. Какой же толк в таком даре, если его легко лишиться от паники?
В глубине души Кейл знал: тем, что держало его сейчас на вершине холма, было, конечно, и то, что это, строго говоря, была не его битва, и то, что он был обязан по долгу и по любви защищать Арбеллу Матерацци, но также и воспоминание о дрожи и подгибающихся ногах, о растекающихся внутренностях, то есть страх обнаружить свою трусость и слабость.
Случился на вершине холма Силбери и еще один посетитель, да такой, что его появление произвело большой переполох среди собравшихся там важных персон. Хотя к подножию он прибыл в карете, на холм его внесли в закрытом со всех сторон паланкине, в каких дамы Матерацци путешествуют по слишком узким улицам старейшей части города, где карета не проходит. Восемь мужчин, задыхающихся от тяжести и крутизны подъема, несли паланкин, еще десять охраняли его.
— Что это? — спросил Кейл ИдрисаПукке.
— Да-а. Не могу сказать, что меня легко удивить, но это удивительно.
— Это ковчег завета?
— Спустись на землю. Если сам дьявол мог бы стать одержим бесами, то он принял бы обличье этого существа. Это Китти Заяц.
На Кейла это произвело должное впечатление, с минуту он молчал, потом, переведя взгляд на десяток охранников Китти Зайца, сказал:
